Все равно будет май

Удар был неожиданный, под самое сердце. Почему не попросил родительского благословения или хотя бы совета? Да просто предупредил бы. Рос таким послушным, ласковым мальчиком, без спроса, бывало, шага не ступит. А тут — на тебе! Будто они и не родители. Смутило и то, что невестку звали по-чудному, не по-русски — Азой. Кто такая, какого роду и племени — не известно. Аза — и все!

Федор Кузьмич ходил мрачный, как кузнечный мех. Собрался отчитать сына по-свойски, да передумал. Делу не поможешь, только озлобишь. Видно, у молодых теперь такая мода.

Вроде смирилась и Анна Ивановна. Только по ночам, когда засыпал муж, плакала в подушку: за что их так обидел ненаглядный Алешенька!

В начале января пришла телеграмма: «Приезжаем на каникулы. Целуем! Алексей, Аза».

Разом забылась обида. Анна Ивановна заметалась по избе, как девка в ожидании сватов. Не ударить бы лицом в грязь перед невесткой. Она столичная, наверно, избалованная и привередливая, привыкшая к городским порядкам. Надо, чтобы и в их избе все было в лучшем виде.

На станцию встречать дорогих гостей Федор Кузьмич поехал на колхозной полуторке — уважил председатель колхоза. Московский поезд подкатил к перрону запорошенный снегом, окутанный паровозным дымом и паром. У Федора Кузьмича от волнения или морозного ветра слезились глаза. Выругался:

— Совсем ослаб, старый дурак!

Из вагона первым выскочил Алексей и, не поздоровавшись по-настоящему с отцом, бросился помогать молодой жене сойти с высоких обледеневших ступенек.

Федор Кузьмич с обидой отметил такую промашку сына.

В лицо била метель, и Федор Кузьмич сразу не рассмотрел невестку. Только сверкнула из-под платка черным глазом:

— Здравствуйте!

Ни по имени, ни тем более отцом Федора Кузьмича не назвала.

Это он тоже отметил про себя.

Азу посадили рядом с шофером, а отец и сын забрались в кузов. Было холодно, мело, и разговаривать особенно не пришлось. Все коротко:

— Как здоровье, отец?

— Ничего, тяну. А ты?

— Все благополучно. Мать как?

— Скрипит!

И вся беседа.

В избу вошли заметенные снегом, притоптывая. Сбросив пальто и шапку, Алексей стал помогать жене.

«Что-то уж очень он вокруг нее вьется, — с той же обидой засек Федор Кузьмич. — Видать, крепко взнуздала!»

Наконец Аза освободилась от платка и шубы и, еще поеживаясь от недавнего холода, прошлась по чисто вымытым половицам. В избе стало тихо, так тихо, что совсем по-ночному застучали часы на стене: невестка оказалась нерусской. Не то еврейка, не то цыганка. Это было видно по всему: по бледно-коричневому цвету лица, по темным густым бровям, по носу с горбинкой, а пуще всего по глазам — черным, большим.

Старики растерялись. Смотрели на невестку и с неотвратимой ясностью убеждались: чужая кровь.

Алексей с недоумением посмотрел на мать и отца. Не мог понять, что поразило родителей в Азе. Мать стояла у стола с тарелкой в руках. Ей казалось, что произошло непоправимое.

— Чего стала! — сердито крикнул на жену Федор Кузьмич. — Ужинать готовь. Люди с дороги.

— Сейчас, сейчас! — спохватилась Анна Ивановна и, бестолково суетясь, начала накрывать на стол.

Мужчины выпили по рюмке водки. Анна Ивановна, смущаясь, словно сама была в гостях, пододвинула невестке тарелку с домашним салом:

— Кушай, Азочка! — и совсем смутилась: «Может, она сала и не ест?»

Но Аза взяла кусочек, положила на свою тарелку. Ела медленно, как бы нехотя, и вилку держала по-чудному, в левой руке.

«Не левша ли? — подумала Анна Ивановна. — Или у них так положено?»

Разговор за столом не завязывался. Алексей рассказывал об университете, о том, как они живут, где снимают комнату. Анна Ивановна робко поддакивала, а Федор Кузьмич хмуро молчал и одну за другой осушил пять рюмок водки, что с ним случалось редко, разве только на престольный праздник.

Аза тоже молчала и ела, видимо, для приличия, чтобы не обидеть родителей мужа. Когда Алексей подвинул ей миску с солеными огурцами, подняла на мужа большие тревожные и радостные глаза.

«Любит, видать». — И на душе у Анны Ивановны стало легче.

Гостей положили на кровати в большой комнате, а старики легли на печке. Федор Кузьмич, как всегда на непривычном месте, долго ворочался, вздыхал. Анна Ивановна спросила шепотом:

— Кто она такая по крови?

— Кто ее знает! — вздохнул Федор Кузьмич и раскашлялся.

— Тяжелая она, — сообщила Анна Ивановна.

Федор Кузьмич помолчал. Проговорил хмуро:

— Городская. У них это дело быстро.

Долго не мог заснуть. Вставал, курил, сидя в одном исподнем у печки. От выпитой водки мутило.

Не спала и Анна Ивановна. Было жаль мужа, который так переживает. И сына жаль, женившегося на хлипкой, незавидной девушке. А сколько в одном Троицком добрых, как херсонские арбузы, девчат — рослых, красивых, веселых. Такую бы невестку ввести в дом! Работала бы, песни пела, детей рожала. Но больше всех она жалела того, еще не рожденного ребенка, который будет чужим, вроде сироткой.