Все романы в одном томе

– Пуст? – воскликнул Варбуртон. – Как это пуст? Считаю совершенно скандальным такое заявление из уст молодой леди. Ничуть не пуст наш мир, чертовски переполнен – вот проблема. Сегодня мы есть, завтра нас нет, и не хватает времени для наслаждения всем, что здесь предложено.

– Но разве можно чем-то наслаждаться, когда изъят верховный смысл!

– Боже милостивый! На что тебе верховный смысл? Когда я вечером закусываю, я это делаю не ради славы Отца Небесного, а потому что люблю хорошо поесть. Мир полон книгами, картинами, вином, друзьями, путешествиями – прелести его бесконечны. Верховного смысла я, правда, в нем не замечал. Впрочем, и не особенно разыскивал. Ну почему просто не принимать жизнь таковой, какой она нам открывается?

– Но…

Дороти замолкла. Спорить с ним всегда было бесполезно, он не слышал ее слов. Никогда ее не понимал и теперь не способен почувствовать, как душу, жившую религией, ужасает и отвращает мир, вдруг оказавшийся без смысла. Ему, наверно, не представить даже наивного культа природы. А мысль о тщетности существования, если б и залетела в его голову, вызвала бы, вероятно, только шуточки. Однако глаз у него, надо отдать должное, был острый. Житейские ее сложности Варбуртон видел и после некоторой паузы их коснулся.

– Разумеется, – сказал он, – ты по приезде домой попадешь в ситуацию несколько затруднительную. Явишься, так сказать, волком в овечьей шкуре. Дружных Матушек просвещать, молиться со скорбящими старушками – тошная работенка. Боишься, что не выдержишь, это волнует?

– Да нет. Я и не думала об этом. Буду все продолжать как раньше, как привыкла. И отцу очень нужна моя помощь. На викария нет средств, а забот бесконечно.

– Тогда в чем дело? Лицемерие свое угнетает? Опасаешься, что алтарные хлебцы в горле застрянут? Оставь тревоги. В Англии половина дочек священников – сами пастыри тоже, девять из десяти – тем же страдают.

– Отчасти и это: придется вечно притворяться. Ох, сколько же будет притворства! Конечно, непросто. Хотя, может, не самое плохое быть лицемером такого

рода.

– Что это за такой род лицемеров? Надеюсь, тебе не кажется, что изображать молитвы – второе самое прекрасное занятие после молитв?

– Пожалуй… Да, мне кажется, лучше скрыть свое личное неверие, чем горделиво заявлять о нем и этим смущать других.

– Дорогая моя Дороти, – сказал Варбуртон, – мозг твой, прости меня за резкость, несколько нездоров. Черт подери! Нет, более чем нездоров, в нем прямо-таки гнойная инфекция. Разновидность психической гангрены, опасное осложнение после твоего воспитания во Христе. Рассказываешь мне, что излечилась от всех этих бредовых суеверий, и выбираешь образ жизни, где без них ни шагу. По-твоему, благоразумно?

– Не знаю. Может быть, и нет. Но это мне подходит.

– Твои намерения, – продолжал Варбуртон, – изумительны: капитал не приобрести, невинность также не соблюсти. Согласна принять христианский космос, но против рая возражаешь. Думаю, брось вы все таиться, довольно много обнаружилось бы вас, слоняющихся по руинам храма. А что, новейшая, почти готовенькая секта «Англиканские атеисты»! Звучит? Не тот, однако, клуб, куда бы я жаждал вступить.

Они еще немного поговорили, но глубинных проблем более не касались. Как ни прискорбно, круг важнейших религиозно-философских вопросов был Варбуртону чужд и скучен, привлекая лишь поводом для богохульства. Смиренно пасуя (и зевая) перед зияющими безднами бытия, он перевел беседу в иное русло.

– Да что это мы спорим о ерунде? – миролюбиво сказал он. – Ты подхватила несколько унылых идей, ну, подрастешь еще чуть-чуть и позабудешь. Христианство все-таки излечимо. Я совершенно о другом хотел сказать. Послушай-ка меня. Приедешь ты домой после своих восьмимесячных странствий, перспективы ждут, как ты понимаешь, довольно тусклые. Жизнь у тебя и раньше была каторжная (во всяком случае, не веселей тюремной), а теперь, став уже не столь примерной крошкой, значительно прибавишь себе трудностей. Ну что, ты абсолютно уверена, что надо тянуть прежнюю лямку?

– А как иначе? В действительности у меня и вариантов нет. Варбуртон, слегка склонив голову набок, бросил на Дороти странноватый взгляд.

– Собственно говоря, – начал он более серьезным тоном, – один по крайней мере вариант я мог бы тебе предложить.

– Опять учительницей в школу? Может быть, это действительно то, чем мне следует заниматься. Когда-нибудь, наверно, я к этому вернусь.

– Нет. Мое предложение не совсем об этом.

До сей минуты Варбуртон, всячески избегавший демонстрировать свою лысину, красовался в широкополой шляпе из мягкого серого фетра. Сейчас, однако, он шляпу снял и аккуратно положил рядом с собой. Голый череп, сохранивший остатки златокудрости только возле ушей, засиял исполинской розовой жемчужиной. Дороти удивленно наблюдала.

– Шляпу долой, – объявил он, – дабы представить себя в наихудшем ракурсе. Через секунду поймешь почему. Разреши выдвинуть на твое рассмотрение вариант, не включающий умилительного возвращения к малюткам-скаутам и Дружным Матерям или пожизненного заточения в школьной темнице для девочек.