Все романы в одном томе

Остановилась подумать о следующих пунктах. «Мс. Дж.», жена кузнеца миссис Джаветт, вообще-то приходила за благословением очередного своего младенца, но только если ее очень деликатно заранее убеждать. Надо бы еще отнести старой миссис Фрю мятные болеутоляющие пастилки и попросить ее уговорить сына Джорджа не грызть в церкви печенье. Дороти внесла в список миссис Фрю. А что на завтрашний обед, то есть ленч? Уже просто необходимо заплатить Каргилу! Завтра чай у Дружных Матерей, а мисс Фут книгу дочитала прошлый раз. Что же им? Романы Джин Портер, кажется, иссякли. Может, Уорвика Дипинга? Но захотят ли запутанный детектив? Попросить Прогетта срочно достать капустную рассаду, чтобы не поздно было высадить… На этом размышления прервались.

Клей расплавился. Из двух листов коричневой бумаги Дороти настригла ворох узких ленточек и (с большой сноровкой, которая нужна, чтобы не продавить выпуклость панциря) стала поспешно налеплять горизонтальные полоски спереди, потом сзади. Нагрудник делался все крепче. Усилив форму со всех сторон, Дороти поставила панцирь стоймя – оценить результат.

Совсем неплохо! Еще один слой – и будет просто как настоящий! Мы должны очень удачно сделать эти живые картины. Жаль, не у кого занять лошадь, чтобы представить Боудикку на колеснице.

Конечно, если б сделать древнюю колесницу с серпами на колесах, можно и пять фунтов собрать! Да, а Хорс и Хенгист[94]? На икрах ремешки крест-накрест и крылатые шлемы. Дороти изрезала еще два листа на полоски и снова взяла нагрудник, ожидающий последнего слоя. Вопросы веры и неверия совершенно улетучились. Начинало темнеть, но отвлекаться, зажигать лампу было некогда, и Дороти быстро лепила полоску за полоской, уйдя в работу с молитвенной сосредоточенностью, в клубах пахучего теплого пара клееварки.

1935

Да здравствует фикус!

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а денег не имею, то я – медь звенящая, или кимвал бренчащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею денег – то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а денег не имею, нет мне в том никакой пользы.

Деньги терпеливы и милосердны, деньги не завидуют, деньги не превозносятся, не гордятся; не бесчинствуют, не ищут своего, не мыслят зла; не радуются неправде, а сора-дуются истине; все покрывают, всему верят, на все надеются, все переносят /…/

А теперь пребывают сии три: вера, надежда, деньги. Но деньги из них больше.

(Адаптировано)[95]

1

Часы пробили половину третьего. В задней служебной комнатушке «Книжного магазина Маккечни» Гордон – Гордон Комсток, последний отпрыск рода Комстоков, двадцати девяти лет и уже изрядно потрепанный, – навалясь на стол, щелчками большого пальца открывал и захлопывал пачку дешевых сигарет «Цирк».

Слегка нарушив уличную тишь, еще раз прозвонили часы – с фасада «Принца Уэльского» напротив. Гордон заставил себя наконец сесть прямо и сунул пачку поглубже во внутренний карман. Смертельно хотелось закурить. Увы, только четыре сигареты, среда и денег ждать до пятницы. Слишком хреново изнывать без табака и вечером, и весь день завтра. Уже страдая завтрашней тоской по куреву, он встал и пошел к двери – щупленький, миниатюрный, очень нервный. Средней пуговицы на пиджаке недоставало, правый локоть протерся, мятые брюки обвисли и замызгались, да и подметки, как пить дать, вконец сносились.

В кармане, когда он вставал, звякнула мелочь. Точно было известно, сколько там – пять с половиной: два пенса, полпенни и «везунчик». Замедлив шаг, Гордон достал проклятый рождественский трехпенсовик. Вот идиот! И как это позволил всучить себе дурацкую медяшку? Вчера, когда покупал сигареты. «Не возражаете против «везунчика», сэр?» – пропищала стервоза продавщица. И уж конечно, он не возразил: «Да-да, пожалуйста». Кретин, придурок!