Все случилось на Джеллико-роуд

Мы сворачиваем с Джеллико-роуд, останавливаемся возле дома Сантанджело и пишем ему, чтобы вышел к нам. Он появляется на пороге босой и заспанный, и Григгс выходит из машины пожать ему руку. Они какое-то время болтают, но мне не хочется присоединяться к ним. Я боюсь, что оба попытаются отговорить меня от этой затеи. Сантанджело подходит к моему окну и заглядывает в машину.

– Я, как только пришел домой, записал тебе диск, – говорит он, передавая мне его.

Я киваю.

– Держи, – добавляет он, вкладывая мне в руки несколько купюр. – Это доля за клуб. Наш рядовой Джо брать отказывается.

– Нет.

– Да. Потом вернешь. Вам один бензин обойдется в целое состояние, и я не могу пообещать, что эта машина протянет всю дорогу.

Григгс открывает свою дверь.

– Нам пора.

Сантанджело просовывает голову в окно и обнимает меня.

– Раффи меня убьет, – шепчет он.

Он обходит машину и останавливается рядом с Григгсом. Оба неловко мнутся, не в состоянии признать, что давно стали друзьями. Через несколько секунд они пожимают друг другу руки.

– Ты же знаешь, что сейчас начнется. Все дерьмо полетит в тебя, – предупреждает Григгс, садясь в машину.

– С сержантом я разберусь. Но вот что я вам скажу: у вас три дня. Если не вернетесь через три дня, я им расскажу, где вы.

– Договорились, – говорит Григгс, и я киваю.

Глава 22

Где-то по дороге в Сидней я начинаю плакать и, как мне кажется, не могу остановиться. Григгс касается моей щеки, а потом опускает руку и сжимает мои пальцы. Мы какое-то время молчим. Как тогда, в поезде, меня охватывает ощущение цельности, и я снова удивляюсь, что это происходит именно тогда, когда я обращаюсь к своим самым отрывочным воспоминаниям.

Мы слушаем диск, который записал для нас Сантанджело. Немного Guns n’Roses, Кенни Роджерса и The Waterboys, а также три-четыре песни о неприлично трагичной зависимости в любви. Я замечаю улыбку на лице Григгса и тоже улыбаюсь.

У нас в общем-то нет никакого особенного плана. Проще всего было бы переночевать у Григгса дома, но он знает, что его мать позвонит Бригадиру, едва увидев нас на пороге, а мне обещали три дня без давления логики и чужого авторитета. Так что следующие семьдесят два часа мы должны провести на моей территории, играя по моим правилам. Но вспомнить все не так-то просто. За время жизни с матерью я переезжала не меньше восьми раз, потому что она была убеждена, что за нами кто-то гонится. Помню, как однажды я заснула в заброшенном доме в Мельбурне, а на следующее утро проснулась в Аделаиде. В другой раз я жила у приемных родителей. Не помню, сколько мне тогда было лет, но помню их доброту. А еще помню, как проснулась в полицейском участке. Не знаю, как я туда попала, но дорога обратно к матери показалась мне очень длинной, и теперь я понимаю, что это был полицейский участок в Джеллико.

Мое первое отчетливое воспоминание о времени и месте – больница, куда я попала в четыре года из-за астмы. На стенах были нарисованы звери и деревья, и мне казалось, что на одном из деревьев среди веток прячется мальчик. После этого я его больше не видела, пока не переехала к Ханне. Но только я никогда не боялась его и не считала происходящее странным. Я думала, что все живут так же, как мы. Потом мать в период относительной трезвости научила меня читать, и я поняла, что с нашей жизнью что-то не так. Теперь, вспоминая об этом, я поражаюсь тому, что когда мать бросила меня в магазине на Джеллико-роуд, ей было всего двадцать восемь. И, что еще более странно, Ханна была даже моложе.

Я сплю, и это довольно дикое ощущение, потому что ты вроде бы уверен, что не спишь, но в итоге словно попадаешь в машину времени: смотришь, а прошло уже три часа. Утреннее солнце ослепляет, и я чувствую неприятный привкус во рту.

– Ты пускала слюни, – говорит Григгс. Он выглядит усталым, но довольным.

– Спасибо, что сообщил.

– Энсон Чои всю дорогу в автобусе пускал слюни мне на плечо, – добавляет он, глядя на меня. Я понимаю, что он хочет сказать что-то еще.

– Что? – спрашиваю я.

– Полчаса назад мы проехали Ясс.

Я улыбаюсь. Прошло три года, и мы продвинулись вперед, оставив позади город, где нас обнаружил Бригадир.

– Если бы ты не вел машину, я бы зацеловала тебя до потери пульса, – говорю я ему.

Он резко сворачивает на обочину и тормозит.

– Сейчас я ее не веду.

Все, что я помню о Сиднее из моей прошлой жизни, – то, что последнее наше место жительства находилось рядом с Кингс-Кросс. В какой-то момент мы оказываемся на восьмиполосной дороге в центре утренней пробки. Я вижу рекламу кока-колы и, к моему изумлению, воспоминания начинают возвращаться.

– Мы жили где-то здесь, чуть левее. А когда-то у нас была квартира прямо за этой вывеской.

Меня впечатляет умение Григгса водить машину в городе. У меня город вызывает чувство клаустрофобии. Я будто в клетке. Водители с нетерпением жмут на клаксоны, и кругом полно указателей и стрелочек. Мы кружим по городу целую вечность, пытаясь найти место, где припарковаться. Кругом стоят счетчики. Григгс решает, что лучше оставить машину на тихой улице в пригороде.

– Где, например? – спрашиваю я.