Все сражения русской армии 1804-1814. Россия против Наполеона

Если рассматривать борьбу Кутузова со своими оппонентами, можно отыскать только два момента, когда «недовольные» генералы имели шансы что-либо изменить в расстановке сил на высшем военном олимпе. Первый и вполне легитимный: это заседание знаменитого военного совета в Филях. Но в рядах генералитета не существовало единой антикутузовской партии, каждый имел к потенциальным лидерам военной оппозиции не меньше претензий, чем к гланокомандующему. Кутузов же смог, «столкнув лбами» двух главных оппонентов (Барклая и Беннигсена), встать над схваткой. В целом ему удалось контролировать ситуацию и направлять ход событий в нужном для него направлении.

Второй момент возник уже в Тарутинском лагере, когда Кутузов решился встретиться с посланцем Наполеона Ж.А.Б. Лористоном. Это вызвало бурную негативную реакцию со стороны британского генерала и по совместительству «защитника императорских интересов» сэра Роберта Вильсона. Как явствует из его бумаг, он был срочно вызван с аванпостов в Главную квартиру, где встретился с Беннигсеном и рядом генералов. «Они представили ему доказательства, что Кутузов в ответ на переданное через Лористона предложение Наполеона согласился этой же ночью встретиться с сим последним на Московской дороге... дабы обсудить условия соглашения о незамедлительном отступлении всей неприятельской армии из пределов России, каковое соглашение долженствовало бы послужить предварительной договоренностью к установлению мира». Далее была подтверждена «решимость генералов, которую поддержит и армия, не допустить возвращения Кутузова к командованию, ежели поедет он на сию ночную встречу в неприятельском лагере». Вильсону вместе с герцогами А. Вюртембергским и П. Ольденбургским, а также с князем П.М. Волконским удалось убедить Кутузова не ехать на переговоры, а лишь принять Лористона в русском лагере [378] . Но никаких резких шагов со стороны русского генералитета не последовало, хотя в данном случае впору утверждать о существовании и «английской» партии, деятельно отстаивавшей русско-британские интересы.

Второй этап войны: выработка противниками новых оперативных планов и их реализация

Находясь в Москве, французский император все чаще оглядывался назад, беспокоясь за свои фланги. Он контролировал огромный выступ, уходящий в глубь русской территории к Москве, и имел чрезвычайно растянутые коммуникации. Против войск Витгенштейна и Тормасова он вынужден был уже оставить пять корпусов, не считая мелких частей. Перед движением на Москву из Германии к Смоленску был передвинут один из последних резервов Великой армии – корпус Виктора. У Наполеона вызывало большие опасения наличие у русских неиспользованных резервов, и в первую очередь Дунайской армии адмирала П.В. Чичагова. Поэтому Виктору предписывалось поставить свои возможные действия в зависимость от направлений движения Дунайской армии.

После занятия Москвы Наполеон не имел практически никакой информации о политическом положении дел в России. «Император, – вспоминал Коленкур, – все время жаловался, что он не может раздобыть сведения о том, что происходит в России... Единственные сведения о России, которые получал император, это были сведения, приходившие из Вены, Варшавы и Берлина через Вильно» [379] . Наполеон продолжал находиться в плену довоенных иллюзий, что после взятия столицы царь и дворянство, стараясь избежать внутриполитических осложнений, пойдут на заключение мира. Он не смог принять в расчет ростки народного подъема и решимость армии продолжить войну до полного изгнания врага. Отсюда проистекали его попытки договориться о так необходимом мире, когда французы были морально расслаблены, уверовав, что главная цель достигнута, а Россия уже утратила способность к сопротивлению. С другой стороны, у французского императора в этой ситуации неопределенности появилось чувство растерянности, как у человека, не знающего, что же ему делать и как поступать. «Если у Вашего Величества все еще сохраняются хотя бы остатки Ваших прежних чувств ко мне, Вы благосклонно отнесетесь к моему письму», – писал из Москвы Наполеон Александру I 8(20) сентября. Нетрудно заметить, что это не интонация победителя, а скорее человека, вымаливающего прощение. В этом очередном оставшемся без ответа послании он сообщал о московском пожаре, инкриминируя его возникновение московскому главнокомандующему Ростопчину («Ростопчин ее сжег»), заранее отметая возможные обвинения в свой адрес, поскольку это могло помешать ведению переговоров о мире. Одновременно, апеллируя к голосу разума и гуманизму русского монарха, французский император давал понять, что готов ради мира пойти на многое, и поместил в письмо следующую фразу: «Я веду войну с Вашим Величеством без воодушевления; письмо от Вас, перед или после последнего сражения, остановило бы мой марш, и я был бы в состоянии пожертвовать выгодой вступления в Москву» [380] . Он все еще тешил себя мыслью заключить столь необходимый мир!