Народ, получивший днем приятную неожиданность у стен Нотр Дам, должен был вечером увидеть полное торжество закона — небесного и человеческого. Кардиналы почти не сомневались, что окаянные магистры будут молить о пощаде, увидев языки пламени, и в конце концов разнесутся над весенней Сеной крики отчаяния и боли. Смертников, подталкивая тычками, подвели к столбам, тут Великий магистр попросил дозволения помолиться. Он сложил руки и недолго так стоял, что-то проговаривая одними губами, но что — толпе не было слышно. Потом он попросил, чтобы его привязали к столбу так, чтобы лицо его было обращено к видневшемуся вдали собору Парижской Богоматери. Стражники посмеялись, но желание исполнили.
Пока все шло по сценарию. По знаку два факельщика поднесли колеблющийся на ветру огонь к сухим дровам, вот родился первый ручеек пламени, второй… Они знали свою работу и стремились сделать зрелище как можно более красочным. Но когда огонь добрался до ног казнимых, раздались не отчаянные мольбы о помощи и не крики боли. Оба магистра кричали, что Орден оклеветан, что вина за смерть погибших его братьев полностью лежит на церкви и короле. Говорят, что последними словами Великого магистра были такие: не пройдет и года, кричал Магистр, и ты, клеветник Ногарэ, ты, Филипп Красивый, и ты, Климент, встретитесь с нами на другом, честном суде! И тот суд никого из вас не пощадит! Он пообещал французскому королю, что проклятие затронет весь королевский род, вплоть до тринадцатого колена…
А потом пламя разгорелось, и силуэты магистров стали неразличимыми среди огня. Ни мольбы о прощении, ни криков, ни стонов, ничего из того, чего так страстно ожидали увидеть палачи, не произошло. Оба старых тамплиера умерли молча и с невероятным достоинством. Если их странное поведение на долгоиграющем процессе и можно было назвать малодушным, то смерть их оказалась красивой и гордой. Недаром так она врезалась в память парижан, что тут же стала обрастать легендами. Ногарэ, готовивший представление, ходил мрачнее тучи. Церковь осталась неудовлетворенной, король — в ярости.
Сам он на островок поближе к жертвам не соизволил перебраться, но весь этот инсценированный кошмар наблюдал из дворцовых окон — не случайно костер запалили на Еврейском острове, расположенном точно против королевского дворца. Отчет о проведении мероприятия его сильно разозлил. А последние слова Жака де Молэ напугали — король, впрочем, как и все средневековые люди, верил в силу проклятия. Французы же, убежденные, что преданному смерти человеку открывается будущее и все составляющие его тела становятся либо колдовским материалом, либо священной реликвией (это уж с какой точки зрения смотреть), до самого рассвета, после того как костер потух, ползали на коленках в кромешной тьме и собирали в кульки и мешочки горячий еще пепел — одни засыпали его в ладанки, чтобы стать поближе к Богу, другие использовали для изготовления магических снадобий.
В этом же злополучном 1314 году ушли из жизни один за другим папа римский Климент Пятый, советник короля и главный его фаворит Ногарэ, а затем и сам Филипп Четвертый. И в последующее столетие по королевскому французскому роду прокатилась волна смертей — один за другим восходили и скоро сходили в могилу короли и королевы, а также их ближайшие родственники. А еще на земли Франции пришла долгая, бесплодная и плодящая только мертвецов война, которую мы знаем под названием Столетней, — это сцепились между собой две ветки одного и того же рода, английская и французская. Так что слова магистра — согласно легенде — оказались вещими, убыль в королевском семействе Капетов была поразительной.
Давайте сразу договоримся: бульварное чтиво — это бульварное чтиво, и дэнбрауновские тамплиеры не имеют к некогда жившим и славным рыцарям Храма ровно никакого отношения. Чем рыцари Храма отличались от всех прочих, что им приписывают самую невероятную секретную информацию? С самого начала образования Ордена храмовники настолько отличались от других рыцарей, что те их не слишком жаловали и распространяли чудовищные легенды, причем задолго до неправедного королевского гонения. Их либо любили, либо ненавидели, не было равнодушных. А это показатель, что тамплиеры выпадали из общего ряда.