Все точки над i

Машина появилась на две минуты раньше. Водитель притормозил прямо у подъезда, мужчина вышел, наклонился, что-то втолковывая водителю, а потом выпрямился. И в прицеле винтовки я увидела его лицо.

– Прощай, дядя, – сказала я и нажала на курок.

Там внизу кто-то истошно заорал, и началась суматоха, а меня поразило вот что: я была абсолютно спокойна. Я убила человека, но не испытывала ничего, кроме удовлетворения, точно сделала нужную работу и теперь торопилась уйти. С улицы неслись крики, надсадно выли милицейские сирены, но ко мне это вроде бы не имело никакого отношения.

Возле решетки я на мгновение замерла, прислушиваясь, но в подъезде было по-прежнему тихо, я выскользнула на лестничную клетку и на лифте спустилась вниз. Женщин во дворе не было, наверное, их внимание привлек шум, и они решили узнать, в чем дело. Я пересекла двор, и тут навстречу мне выскочили два дюжих мужика, запыхавшиеся, с красными физиономиями. Бегать они явно были не приучены И опять меня поразило, что я не испытываю ни страха, ни волнения, даже не сбилась с шага, словно не заметив их.

– Ты из какой квартиры? – рявкнул тот, что был ближе ко мне.

– Из восьмой, а что? – удивилась я.

– Никого посторонних не видела?

– Не-а, а чего?

– Ничего, – буркнул второй мужик, и они бестолково закружили по двору, поглядывая на крышу, а я свернула за угол и, не ускоряя шага, двинула к автобусной остановке.

Через полтора часа я была в доме Ника. Взяла красный фломастер и на первом из семи портретов поставила жирный крест.

Накануне в новостях передали сообщение о двух трупах: молодая женщина убита выстрелом в упор, и мужчина застрелен неизвестными в ночном клубе. Никаких комментариев. Вряд ли Ник дождется пышных похорон от своих хозяев, с приспущенными флагами и прощальным салютом, впрочем, он на это и не рассчитывал. Зато убийство высокопоставленного чиновника явилось сенсацией, весь вечер в новостях только об этом и говорили. Я выключила телевизор и прошлась по комнате, думая о Машке. Потом, как-то незаметно, мысли мои переключились на Антона. Я представила, как он сидит в пустой квартире, слушает тишину или смотрит в окно на уснувший двор, нервно курит и пытается представить, как теперь жить. И решила, что мне все-таки легче. Мне не надо думать о том, как жить дальше, мне надо продержаться две недели, нет, уже меньше, одиннадцать дней.

Я вернулась к компьютеру. Я знала, что необходимо выждать хотя бы пару дней, ожидание меня не тяготило, предстояло решить, где и как это произойдет в следующий раз. Ночью я выбралась из дома, дошла до ближайшего автомата и позвонила Зойке на мобильный.

– Юлька, ты, что ли? – ахнула она, услышав мой голос.

– Ты в «Бабочке»? – спросила я.

– Нет, я с клиентом. Катька наверняка там. Дать ее мобильный?

– Давай.

Катька долго не могла взять в толк, кто ей звонит.

– Передай трубку Виссариону! – озверев от ее бестолковости, рявкнула я.

– Слушаю, – через некоторое время сказал он.

– Это я.

– Понял. Машку сегодня похоронили. Тебя ищут. Не дело ты затеяла, – вздохнув, добавил он.

– Это ты о чем?

– О новостях. Что это изменит, скажи на милость?

– Девкам проповеди читай, – буркнула я.

– Брось все и уезжай, – упрямо повторил он. – Зла и крови не станет меньше. И позвони Антону. Он приходил вчера, ему совсем хреново. И за тебя он беспокоится. – Виссарион замолчал, и я молчала.

Я хотела повесить трубку и не могла, думая о том, что отдала бы многое за то, чтобы сейчас выпить с Виссарионом чаю и поболтать о жизни. И оттого, что теперь это невозможно, было очень горько. А еще от его слов, потому что знала: Виссарион, как всегда, прав. Но это ничего не меняло, так как выбора у меня не было.

– Я скучаю по нашему профсоюзу, – сказала я. – И по тебе.

– Лучшее, что ты можешь сделать, – начать жизнь сначала и попытаться стать счастливой. Позвони ему.

– Салют, – сказала я.

– Послушай старика… – вздохнул он и не успел договорить, потому что я повесила трубку. Антону я все-таки позвонила. На следующий день, на работу. Женский голос попросил подождать, я ждала, приглядываясь к прохожим. Его искали долго, и я с надеждой подумала, может, не найдут, попросят перезвонить… И сама уже хотела повесить трубку, но тут услышала, как он спрашивает: «Меня? Кто?», а потом его голос:

– Да.

– Это Юля, – сказала я, а в ответ молчание, показавшееся мне бесконечным. Я вдруг подумала, что он должен ненавидеть меня за то, что я не успела, за то, что погибла Машка. Я знала: он имеет на это право, и испугалась. Мне хотелось сказать, что я очень ее любила, но это было бы глупым оправданием. Любовь, к сожалению, никогда не возвращала мертвым жизнь, угасшему лицу улыбку, а еще через мгновение мне стало стыдно своих мыслей о том, что он может меня ненавидеть, потому что он заговорил, и в его голосе не было ничего, кроме беспокойства за меня, а еще нежности.

– Юля, вы… – Он сбился, ему как будто не хватало дыхания, он глубоко вздохнул и опять заговорил: – Где вы? Господи, что я болтаю… С вами все в порядке?

– Я не могла прийти на похороны…