Мексика, 1925 год. Страшная автокатастрофа разрушила мечты юной Фриды, оставив ее безнадежной калекой. Но девушка не сдалась.Именно после аварии Фрида впервые попросила у отца кисти и краски.А едва оправившись, безоглядно влюбилась в гениального мексиканского художника Диего Риверу. Впереди ее ждало счастливое замужество и предательство близких, физические и душевные страдания, восторги и хула толпы. Но, несмотря ни на что, Фрида всегда выбирала свой путь, даже когда ей приходилось подвергнуть сомнению все, во что она до сих пор верила.Яркая, как ее мексиканские наряды, и полная страсти, как ее любимая кроваво-красная помада, Фрида Кало по-прежнему восхищает и вдохновляет не только искушенных искусствоведов, но и миллионы людей по всему миру.
Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза18+Caroline Bemard
FRIDA KAHLO
UND DIE FARBEN DES LEBENS
Поздним утром Фрида быстрым шагом вошла в мастерскую. В это время дня обезболивающие действовали лучше всего. Золотой, похожий на сахарный сироп солнечный свет струился сквозь окно прямо на мольберт.
— Доброе утро, сестричка! — поприветствовала Фрида скелет из папье-маше, раскрашенный в разные цвета и завернутый в одну из ее нижних юбок. Скелет поджидал ее на стуле в углу. На старом столярном верстаке в маленьких стеклянных бутылочках стояли уже разведенные краски, рядом теснились глиняные горшки с кистями: одни кисти совсем тонкие, с волосками не жестче ресниц, другие потолще и на ощупь напоминают отцовский помазок для бритья.
По всем стенам висели фотографии, рисунки и старинные маски. Когда солнечный свет падал на маски, казалось, будто они оживают. На столах и низких шкафчиках лежали и стояли ее куклы, фигурки сказочных существ, которые она лепила все эти годы, книги, блокноты, пышные букеты цветов, множество других милых ее сердцу вещей. Она подолгу рассматривала их, когда не могла найти вдохновение.
Человеку со стороны могло показаться, что в комнате царит полный беспорядок, но для Фриды каждая вещь была на своем месте. Книги на полках были расставлены по темам, папки с газетными статьями — заботливо подписаны. Иногда Диего подшучивал над ней по этому поводу, но она говорила, что унаследовала страсть к порядку от немецких предков. Ей действительно были необходимы и эти вещи вокруг, и скреплявший их порядок.
Улыбаясь, она впитывала все это в себя и радовалась знакомой, тщательно продуманной обстановке. В предвкушении она подошла к мольберту и схватилась за край шали, которой накануне закрыла картину. Это была первая работа Фриды в натуральную величину. Она заранее задумала полотно именно таким. Все картины были для нее важны, но эта значила больше других. Она отдернула шаль, приоткрыв изображение двух голов. Две пары глаз — ее глаз — смотрели на нее из-под густых бровей, которые сходились у переносицы, напоминая расправленные крылья птицы. И все же между двумя этими Фридами имелись различия. У той, что слева, кожа была светлой и гладкой. Женщина справа смуглостью напоминала индианку. У левой Фриды был изысканный макияж, искусно заплетенные волосы лежали сияющими волнами. У правой над верхней губой угадывались усики, а зачесанные назад волосы не блестели. Эти небольшие различия бросались в глаза не сразу, нужно было внимательно присмотреться, чтобы их разглядеть.
Фрида долго рассматривала картину, а потом взяла кисть и продолжила работать над фоном, который пока состоял лишь из неба и белых облаков. Но мыслями она оставалась с Фридами на холсте. «Эти женщины — две части моей натуры», — думала она, кладя мазки на холст. Та, что слева, хочет жить как ей нравится, а та, что справа, тащит на себе бремя традиций и истории. Фриде казалось, будто в груди у нее яростно бьет крыльями большая птица и сердце вот-вот вырвется наружу, как только она снова услышит слова Диего. Те самые слова, однажды изменившие ее жизнь. Кисть застыла в воздухе. Надо сосредоточиться на картине и работать, работать… Ей необходимо найти себя в этих двух Фридах на полотне, ведь она уже близка к тому, чтобы потеряться.
Она долго вглядывалась в картину. Чего-то явно недоставало, чего-то очень существенного. И вдруг Фриду осенило. Она нетерпеливо бросила кисть на пол, даже не потрудившись ее вымыть, и схватила следующую.
На палитре она смешала красную краску с пурпурным оттенком. Это был ее любимый цвет, символизирующий все то, чем была для нее Мексика: жизнь и любовь.
Не отводя глаз от полотна, она протянула руку к книжной полке и схватила одну из многочисленных книг по анатомии. Немного полистав ее, художница нашла нужную страницу, а затем быстрыми мазками набросала на холсте новую идею. Каждой из Фрид поверх платья она пририсовала по сердцу. Желудочки и кровеносные сосуды были видны как на ладони, от них прямо по ткани расходились артерии. Конец одной из артерий спускался на платье «европейской» Фриды. Кровь капала на юбку, и героиня тщетно пыталась остановить кровотечение хирургическим зажимом. Фрида снова взглянула на соединенные руки женщин на двойном автопортрете. Нет, связь между ними куда сильнее, и это должно бросаться в глаза. И тогда она нарисовала тонкую-тонкую линию — артерию, которая тянулась от одного сердца к другому. Все правильно: эти сердца перекачивают одну и ту же кровь, и один и тот же пульсирующий ритм наполняет их жизнью. Вместе этим двум Фридам, обитающим внутри нее, достанет сил выжить, и будь что будет.
— Ну же, хватит валять дурака и пойдем с нами! — Алехандро схватил Фриду за руку и попытался потянуть ее за собой.
Фрида почувствовала, как у нее по спине пробежали мурашки. Так бывало всегда, когда к ней прикасались. Тем не менее она вырвалась.