Все твои совершенства

Мы с Грэмом начали пытаться завести ребенка всего через год после свадьбы. Я наивно полагала, что это произойдет с первого же раза. После первых нескольких неудачных месяцев я забеспокоилась. И рассказала об этом Аве… а еще меня дернуло рассказать маме. Я поделилась с ними своими опасениями еще до того, как рассказала о них Грэму. И у мамы хватило хладнокровия заявить, что, возможно, Бог думает, что я еще не готова иметь ребенка.

Если Бог не дает детей людям, которые не готовы их иметь, он должен был бы многое объяснить. Потому что некоторые матери, которых он таки счел готовыми к зачатию, вызывают большие сомнения. Например, моя.

Грэм поддерживал меня во всех испытаниях, но иногда мне интересно, испытывает ли он то же чувство безнадежности, что и я, когда нам задают вопросы. Отвечать на них становится все труднее. Иногда, когда нас спрашивают, почему у нас до сих пор нет детей, Грэм сваливает все на себя. «Я бесплоден», – говорит он.

На самом деле он далеко не бесплоден. В самом начале эпопеи он делал анализ спермы, и все оказалось в порядке. Даже более чем просто «в порядке». Доктор употребил слово «обильный». «У вас обильная сперма, мистер Уэллс».

Мы с Грэмом вечно шутили по этому поводу. Но сколько бы мы ни пытались обратить все в шутку, это означало, что проблема только во мне. Какой бы обильной ни была его сперма, она не производила никакого воздействия на мою матку. Мы занимались сексом строго по графику овуляции. Я регулярно мерила температуру. Я ела и пила только «правильные» продукты.

И ничего. Мы собрали все свои средства и попробовали ВМС, потом ЭКО – все бесполезно. Мы задумывались и о суррогатном материнстве, но, во-первых, это так же дорого, как ЭКО, а во-вторых, по словам нашего врача, из-за эндометриоза, диагноза, который мне поставили в двадцать пять лет, мои яйцеклетки просто не очень надежны.

Все оказалось бесполезным, и мы не можем позволить себе повторять то, что уже пробовали, или даже испытывать новые способы. Я начала понимать, что этого может никогда не случиться.

Последний год стал для меня особенно трудным. Я теряю веру. Теряю интерес. Теряю надежду. Проигрываю, проигрываю, проигрываю…

– А вы не думали об усыновлении? – спрашивает Элеонора.

Я смотрю на нее, изо всех сил стараясь скрыть раздражение. Я открываю рот, чтобы ответить ей, но мама наклоняется ко мне.

– Ее муж против усыновления, – говорит она.

– Мама, – шипит Ава.

Она отмахивается от Авы.

– Я же не говорю об этом каждому встречному. Мы с Элеонорой практически лучшие подруги.

– Вы не виделись почти десять лет, – говорю я.

Мать сжимает руку Элеоноры.

– Ну, по-моему, это не так уж долго. Как Питер?

Элеонора смеется, обрадовавшись, как и я, смене темы. Она начинает рассказывать маме о новой машине мужа и кризисе среднего возраста, который ну никак не может быть кризисом среднего возраста, – ведь Питеру далеко за шестьдесят. Но я ее не поправляю. Я прошу извинения и направляюсь в туалет – пытаюсь хоть так убежать от постоянных напоминаний о моем бесплодии.

Поправить ее следовало, когда мама сказала, что Грэм против усыновления. Ничего он не против, просто нам не удалось получить одобрение агентства из-за прошлого Грэма. Не понимаю, как агентство по усыновлению не приняло во внимание, что, кроме этой ужасной подростковой истории, в его прошлом нет ничего хуже штрафа за парковку. Но когда вы всего лишь одна из многих тысяч пар, подающих заявки на усыновление, даже один неверный шаг может вам повредить.

Так что мама ошибается. Ни один из нас не против, но мы не получили одобрения и больше не можем себе позволить продолжать попытки. Лечение истощило наш банковский счет, а теперь, когда дом заложен по второму разу, у нас нет на это средств, даже если бы нас одобрили.

В общем, куда ни кинь, всюду клин, и хотя многие думают, что мы что-то упустили, на самом деле мы рассмотрели все возможные варианты, и не один раз.

Черт возьми, когда Ава вернулась из Мексики, куда уезжала на три года, она даже привезла мне куклу плодородия. Но ничто не пошло нам на пользу, даже суеверия. В начале прошлого года мы с Грэмом решили пустить дело на самотек, надеясь, что оно решится естественным путем. Не решилось. И, честно говоря, я устала выгребать против течения.

Единственное, что не дает мне бросить все, – это Грэм. В глубине души я знаю, что если откажусь от мечты о детях, то потеряю Грэма. Я не хочу лишить его возможности стать отцом.

Это ведь я бесплодна. Не Грэм. Должен ли он тоже быть наказан моим бесплодием? Он утверждает, что дети для него не так важны, как я, но я знаю, что он просто не хочет причинять мне боль. И у него все еще есть надежда. Но через десять-двадцать лет он меня возненавидит. Он же человек.