Все вечеринки завтрашнего дня

– Вам лучше как можно серьезнее отнестись к полученной информации, мистер Райделл.

– Я серьезен, как раковая опухоль, — ответил Райделл. — Валяйте.

– Используйте банкомат АБМ в "Счастливом драконе", у входа на мост. Потом предъявите свое удостоверение в филиале "ГлобЭкс" у заднего выхода из магазина.

– Зачем так сложно?

– Там для вас кое-что припасено.

– Тонг, — сказал Райделл, — это вы?

Но ответа он не услышал. Экран пропал, а коридор вернулся в прежнее состояние.

Райделл протянул руку и выдрал арендованный кабель из бразильских очков.

Поморгал.

Кафешка около Юнион-сквер, особого типа, с цветами в горшках и интернет-деками. Утренняя офисная толпа начала образовывать очередь за сандвичами.

Он встал, сложил очки, запихал их во внутренний карман куртки и поднял сумку с земли.

19. ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ МЕСТА

Шеветта движется мимо бесцветного пламени костра торговца каштанами, серый порошок древесного угля спекается в перевернутом V-образном капоте двигателя какой-то древней машины.

Она видит иное пламя, горящее в памяти: сияние кокса в кузнечном горне, который работает на выхлопе пылесоса. Старик кузнец стоит рядом с ней и держит в руке приводную цепь какого-то допотопного мотоцикла, тщательно свернутую в компактную массу и закрепленную куском ржавого провода. Держит, чтобы взять щипцами и сунуть в плавильный горн. И чтобы в конце концов отковать из нее, добела раскаленной, странно-зернистое лезвие дамасского кинжала, призраки звеньев становятся явственно видны, когда клинок выкован, погашен водой, выправлен и отполирован на точильном круге.

Куда же делся тот клинок, размышляет она.

Она наблюдала, как мастер искусно вытачивает и тушит, как мясо, медную рукоять, ломает пласты ламинированной печатной платы и придает им нужную форму шлифовальным ремнем. Жесткая, ломкая на вид плата, слоистая ткань, попавшая, как насекомое, в ловушку фенольной смолы, на мосту была буквально повсюду — единая валюта мусорных ям. Каждый пласт это и платы — как карта с тусклым металлическим узором, похожим на улицы и города. Когда их приносили мусорщики, платы были усеяны мелкими деталями, которые с легкостью снимала горелка, плавя серый припой. Детали летели на землю, и получались обожженные зеленые доски с утонувшими в них станиолевыми картами воображаемых городов, останками второй эры электроники. Скиннер говорил ей, что эти доски вечны и инертны, как камень, что их не берут ни влажность, ни ультрафиолет, никакие другие силы распада; что их назначение — заполонить всю планету, а поэтому стоит их использовать снова, объединять, по возможности, с материей других вещей, что они — бесценный ресурс, если хочешь построить что-нибудь долговечное.

Она знает, что сейчас ей нужно побыть одной, поэтому она бросила Тессу на нижнем уровне, пусть собирает наглядный материал со своей "Маленькой Игрушкой Бога". Шеветта не хочет слышать ни слова о том, что фильм Тессы должен быть более личностным, связанным с ней, с Шеветтой, и Тесса, видимо, не способна заткнуться или принять в качестве ответа слово "нет". Шеветта помнит Банни Малатесту, он был ее диспетчером, когда она работала здесь курьером, помнит, как он любил повторять: "Какой слог слова "нет" до тебя не доходит?" Но у Банни была способность выдавать подобные штучки с видом грозной силы природы, а Шеветта знает, что лишена подобной способности, что ей не хватает жесткости Банни, того напора, без которого никогда ничего никому не вдолбить.

В общем, она добралась эскалатором, которого напрочь не помнит, до верхнего уровня, и теперь бредет, сама того не сознавая, к подножию их со Скиннером башни. Водянистый свет превратился в редкий порывистый дождь, бьющий о ветхую надстройку моста. Люди втаскивают в дома постиранное белье, висящее там, где они его обычно развешивают, прямо на тросах, и кругом царит обыденная предштормовая неразбериха, которая, как она знает, тут же сойдет на нет, стоит лишь проясниться погоде.

И ведь до сих пор, размышляет она, я не видела ни одного лица, знакомого по прошлой жизни, и никто не сказал мне "привет", и она уже ловит себя на мысли, что все население моста подменили в ее отсутствие. Нет, вот прошла женщина, владелица книжного лотка, та самая, костяные палочки для еды торчат из крашенного черной краской узла волос, и еще Шеветта узнает того мальчика-корейца с больной ногой, он тащит куда-то отцовскую суповую тележку с таким лязгом, будто на ней стоят тормоза.