С каждым новым днем подниматься с постели утром становится все сложнее, и в какой-то момент ты на самом деле не понимаешь, зачем тебе вообще вставать. Зачем проживать еще один день. И для чего вообще влачить это жалкое существование, полное тревог, невыносимых испытаний и сурового быта…
Больше всего меня изводили фобии. И, разумеется, страхи. Я понимала, что в случае беды некому будет позаботиться о моих детях. Что никто не придет на помощь моим сыновьям, случись со мной что. И что, одновременно с этим, я больше не могу нести эту непосильную ношу, потому что слишком сильно устала. Мне нужно было работать, чтобы кормить свою семью, но я не могла работать. И даже не хотела. Каждый рабочий день начинался с ощущения беспросветной тоски и черного отчаяния. Потому что я прекрасно осознавала, что заработать больше обычного не смогу, и даже мои неимоверные усилия не принесут никаких плодов. Я не сумею обеспечить своим детям безбедное и безмятежное существование, как и не смогу отвести возможные беды в стороны.
В самые черные мгновения я всерьез задумывалась о смерти, но даже тогда чувствовала опустошение внутри себя. И безысходность. Даже если бы равнодушная старуха с косой пришла за моим бренным телом, кто сказал, что это бы принесло мне покой? Вообразить страшно, каково это – умирать, осознавая, что бросаешь своих детей на произвол судьбы.
Спасения не было нигде: ни здесь, под земным небом, ни там, в черных водах потустороннего мира. Оставалась лишь усталость, сгибающая спину и опускающая вниз уголки рта. Усталость, старившая мое лицо больше, чем могли бы его обезобразить глубокие морщины или темные круги под глазами.
Затравленный, потухший взгляд человека, который больше ничего не ждет и ни во что не верит. Глаза существа, не способного даже держать голову прямо… И это не было преувеличением. Мне постоянно хотелось прилечь, обо что-то опереться или навалиться частью веса, чтобы немного перевести дух. Я ложилась спать уставшей и просыпалась точно такой же.
Я ненавидела свое осунувшееся, серое отражение в зеркале, глядящее оттуда своими пустыми глазницами, но больше всего меня угнетала мысль о том, в какой короткий срок я стала такой. Всего несколько лет, какой-то жалкий временной отрезок, и вместо горящих глаз и блуждающей улыбки на меня таращится нечто измученное, больше похожее на жуткую тень.
Это страшно и больно, когда ты перестаешь узнавать собственное лицо в отражении зеркала. И дело тут отнюдь не в естественном старении. Все эти неприятные метаморфозы таились где-то в зрачках, прятались в выражении глаз, очертаниях губ. Как будто кто-то нарисовал жуткую карикатуру, пока я спала, а затем приклеил этот чудовищный портрет на мою кожу.
Усталость лишала меня возможности наслаждаться жизнью или заниматься привычными вещами. Мне стало тяжело следить за собственной внешностью, принимать душ или чистить зубы. И даже такая банальная вещь, как недолгая семейная прогулка, отнимала последние силы.
Как будто с наступлением взрослой жизни кто-то приоткрыл тайную дверцу, из-под которой тут же начали вытекать и испаряться все душевные силы. А заодно и физические…
Это в самом деле удручающее ощущение, когда в тридцать лет ты чувствуешь себя на все шестьдесят. Тебе тяжело привести себя в порядок, чтобы куда-либо сходить или выбраться из дома, потому ты придумываешь массу отговорок, чтобы остаться и ничего не делать. После утреннего душа необходимо полежать и перевести дух на диване, а после прогулки на свежем воздухе почему-то совсем нет бодрости и прилива сил, скорее, все с точностью наоборот.
Мы, взрослая прослойка населения этой планеты, мы, всегда уставшие, осунувшиеся зомби с мертвыми глазами. Мы, лишенные жизненных сил и давно забывшие о том, что для нас было важным когда-то. Мы, тени самих себя, бездумно бредущие по темной тропинке, словно уродливые куклы, ведомые некой тайной рукой.
Мы, взрослые, вечно уставшие и сонные, но лишенные возможности нормально спать по ночам. Люди, заглушающие душевную боль и разочарование алкоголем. Заедающие бесконечные несчастья пустой едой, давно не приносящей никакого удовольствия. Люди, почти утратившие возможность чувствовать что-то, кроме пустоты, одиночества и бескрайней усталости…
Это внутреннее, душевное бессилие, плавно перетекающее в физический мир, почти никак не связано с фактическим возрастом. Не важно, сколько вам лет – это черное явление берет начало отнюдь не в преклонных годах. Эта странная вялость и полнейшая апатия способны свалить вас и в двадцать, и в тридцать лет. Чувство давящей ноши приходит откуда-то издалека, но с каждым годом все больше дает о себе знать, сковывая плечи и сжимая в тиски грудную клетку. И если это ощущение до боли покажется вам знакомым, поспешите дать ему отпор. Потому что такая усталость, не проходящая ни после сна, ни после плотного обеда – это далеко не норма.