Не думаю, что за эти пару дней они успели сильно привязаться друг к другу, но маленький Костя встретил в Амелине Питера Пена, а тот, свою очередь, нашёл в мальчике самого себя. Забрал и спас. Именно так, как ему мечталось.
Осуждать его за это я не могла. Остальные не вмешивались. Мы вообще ничего не обсуждали и не выясняли.
В Капищено приехали к вечеру. Даже не верилось, что добрались. Будто из другой жизни вынырнули.
Герасимов обалдел. Пока мы вылезали из машины, он с ещё более непроницаемым, чем обычно лицом, стоял чуть поодаль и чесал в затылке. Да и кто бы не удивился, если бы у него дома внезапно высадился десант адреналиново-заряженных пацанов с фингалами и разбитыми кулаками?
Пришлось его немного успокоить и объяснить, что ничего плохого не происходит. Что мы – жертвы обстоятельств и пришли с миром. Но он всё равно с большой опаской пожал всем руки и, не переставая коситься на озирающегося по сторонам Амелина, на вопрос Тифа: «Где Зоя?», невнятно ответил, что все наверху.
Тифон ринулся в дом. Лёха с Ярославом за ним. Мы остались на улице.
— Прости, — сказал Герасимову Амелин. — Ребята очень хотели приехать, я не смог отказать.
— Да ладно. Тут и так уже проходной двор, — Влад кивнул на большую серебристую машину на площадке перед гаражом.
— Это кто? — удивилась я.
— Музыканты хреновы. Петров им клип снимает.
Герасимов, как всегда: говорил ворчливо, но недовольным особо не выглядел. Он вообще хорошо выглядел. Посвежел, загорел и сильно возмужал за это лето. Мама с первого класса твердила, какой он симпатичный, а я заметила это только сейчас.
Я огляделась. С того времени, как мы здесь были в последний раз, всё очень сильно переменилось. Холодная, безмолвная белизна сменилась буйной растительностью.
Многолетние цветы на клумбах упорно соперничали с травой, листва на деревьях закрывала привычный обзор, по одной из белых стен дома карабкался дикий виноград.
Внезапно со второго этажа, оттуда, где находился балкон, послышались крики и грохот.
Мы задрали головы.
— Что там происходит? — спросила я.
Герасимов равнодушно пожал плечами.
— Без понятия. Я уже привык. Клип свой, наверное, снимают.
Я прислушалась. Судя по возгласам, которые получилось разобрать, на клип похоже не было.
— Там какой-то скандал! — сказала я Амелину.
— Извини, обрез я выкинул, — он стоял и с наглой ухмылочкой смотрел на меня.
Как будто совсем ничего не случилось, будто он и не прощался сегодня со мной навсегда. Такой весь открытый и тёплый. Привычный и расслабленный. Без нерва или волнения. Тот самый Амелин, который нравился мне в нём больше всего. Рассудительный, успокаивающий и светлый.
— Пойдем лучше мансарду посмотрим?
— Можно? — спросила я Герасимова.
Тот утомлённо закатил глаза.
— Меня здесь никто ничего не спрашивает. Я тут вообще пустое место.
— Ты просто очень добрый, Влад, — сказал Амелин. — Как был в детском саду, так и остался.
Герасимов недовольно фыркнул, а мы отправились в дом.
Там тоже было по-другому. Мрачная потусторонняя таинственность исчезла. Теперь всё дышало жизнью, радостью и свежей краской. Холл, коридоры, лестница своего расположения не поменяли, но я их не узнавала.
Амелин потянул за руку.
— Давай потом?
Поднималась я всё ещё сильно прихрамывая, время от времени останавливаясь передохнуть. На втором этаже задержалась подольше. Скандал доносился из зала с камином.
— Как ты думаешь, что там?
— Я думаю только о том, что до исполнения моей мечты осталось всего два лестничных пролёта, — и он снова потащил меня наверх.
На третьем этаже всё было застелено газетами и светилось зеленью. Пахло краской и ацетоном, но густой аромат лилий из раскрытых окон перебивал все остальные запахи.
— Странно, — Амелин остановился перед лесенкой, ведущей в мансарду. — Я почему-то волнуюсь. А ты волнуешься?
Кроткий, полный нежности взгляд, такой невинный, что я даже разозлилась.
— А ничего, что ты сегодня попрощался со мной навсегда и ушёл?
— Ничего. Это уже позади, а мы договорились не оглядываться.
— И это всё, что ты мне хочешь сказать?
— Нет. Ещё хочу сказать, что на фоне зелёной стены твои глаза кажутся изумрудными. Очень красиво. Хочешь, сфотографирую?
— Пожалуй, я передумала. Иди сам в свою мансарду.
Я сделала шаг назад.
— Эй, нет! — Амелин в растерянности застыл у перил. — Ты не можешь так поступить именно сейчас.
— Раз ты так делаешь, то и я могу.
— Тонечка, умоляю, давай потом? — милейшие гримасы мольбы. — Я сделаю всё, что ты захочешь. Я извинюсь тысячу раз. Тысячу тысяч раз. Даже если ты не права. Только пусть это будет потом. Пожалуйста. А сейчас просто представим, что всё хорошо и прекрасно. Что ты меня любишь и никогда ни на кого не променяешь. Чего тебе стоит? Потом, если захочешь, можешь уйти, я не в силах заставить тебя меня любить, но на каких-то несколько минут просто дай в это поверить.
— Стихи будут?
— Могу рассказать. Хочешь?