Всегда бывает первый раз

– За такое «скучно», – мрачно констатировал кто-то из компании, – от простого люда можно и по морде схлопотать.

Люська попыталась было объяснить, почему на сей раз не стоило завидовать ее браку:

– Сумочка от Гуччи? Пожалуйста. Сапожки Прадо? Хоть пять пар. Малышке купить десятую шубку? Конечно, надо. А то в остальных ведь ее уже видели. Вдруг кто в тусовке заметит и решит, что он недостаточно крут. Вон его жена, ходит в одном и том же. Ребеночка Люсенька хочет? Конечно, дорогая. Только давай лет эдак через десять. Негоже моей девочке фигурку портить. Тьфу! – смачно плевалась Люська и добавляла в сердцах: – Идиот!

Идиот преследовал ее года полтора: охапки цветов, ювелирка и машина, перевязанная бантом, под окном. Люська подношения игнорировала, а на все увещевания и уговоры отвечала одно:

– Прошла любовь, завяли помидоры.

Муж номер три нарисовался на горизонте как раз тогда, когда рекламщик наконец ослабил свою хватку и Люська смогла себе позволить появиться где-то с новым кавалером, не рискуя здоровьем последнего. Достоинства его она описывала кратко:

– Голландец.

Объяснение это казалось вполне логичным. Люська была специалистом по нидерландскому языку. Причем неплохим, но невостребованным. А тут раз – и прямо в десяточку. И вот уже и Амстердам, и каналы, и тюльпаны, и ощущение собственной значимости.

Когда Люська уезжала, они с Наткой прощались всерьез и надолго. Конечно, никакого железного занавеса уже не было и в помине, только вот возможности у Натки кататься к подруге в гости тоже не находилось. Ниночка – подросток: глаз да глаз нужен. Валерка маленький. Разве оставишь? Да и Андрей привык, чтобы и первое, и второе, и третье, рубашка отутюжена, брюки отпарены. Нет, он бы отпустил, конечно, но Натка сама не стремилась. Зачем ей куда-то одной, без него? Да еще в Амстердам. А вот сейчас она бы к Люське рванула в далекий Бостон. Только не зовет подруга. А в Голландию приглашала. Названивала раз в месяц и укоряла:

– Сидишь сиднем. Света белого не видишь.

– Почему это? – исправно обижалась Натка. – Мы и на море ездим, и на лыжах, между прочим, горных катаемся.

– Тоже мне достижение. По современным меркам, было бы просто неприлично не кататься. А ты бы удивительное что-то сделала, неожиданное. Живешь как отшельник.

– Неправда! Я же работаю!

– Ага. Дом – работа, работа – дом, и ни одного просвета. Серость.

В общем, Натка была серостью, «черным квадратом», а Люська «композицией № 10». И спорить бесполезно. Хотя и работа у Натки была интересная, в хорошей фирме, и дел разных хватало (двое детей все-таки, в отличие от бездетной Люськи), да и выбирались они с Андреем иногда и в кино, и в театр, и на выставки. Но разве подругу переспоришь? Она все о своем:

– Не надумала навестить?

– Да, понимаешь, Люсь, то одно, то другое…

– Ну ясно-ясно.

А однажды:

– Все. Опоздала, подруга. Амстердам устал тебя ждать.

– Больше не приглашаешь?

– А некуда. Со Свенсом мы расстались, и я вот-вот сделаю отсюда ноги.

– Возвращаешься? – обрадовалась Натка.

– Делать мне нечего! – тут же фыркнула Люська. – В Штаты поеду. Мосты наводить от одной фирмочки. Ребята пока некрупные, но в своих кругах известные и деньги обещают хорошие. Так что бедствовать не планирую, а стану ждать тебя где-нибудь в Чикаго или Сиэтле.

– Ну жди. – Натку покоробила Люськина беззаботность. И как это у нее получается? Все легко. Все просто. Третий развод, а как с гуся вода. Все нипочем. Встряхнулась и побежала дальше.

– Ага. Я, как устроюсь, тебе адрес сообщу. Правда, не обещаю, что это будет скоро. Самой-то мне много не надо, но я хочу родителей перевезти. Так что тут нужны комфорт и условия.

– Родителей? Неужели они поедут? А здешняя жизнь? Воспоминания? Друзья? Ваша дача?

– А пенсия в три копейки? Да и друзья их что-то зачастили перебираться на кладбище. В общем, родители уже почти американцы – это вопрос решенный. Да и должен ведь кто-то сидеть с детьми.

– С какими?

– С моими.

Натка закашлялась:

– У тебя есть дети?!

– Нет. Но ведь будут же.

Дети появились через пару лет. Причем сразу полный набор: мальчик – копия Люськи, такой же открытый, улыбчивый и беспрерывно о чем-то щебечущий, и девочка – ксерокс отца (Люськиного четвертого мужа – американца), серьезная, хмурая и молчаливая.

Натка впервые в жизни подругу пожалела. Все-таки уже не девочка, а сразу двое младенцев. У Натки вон большая разница между детьми, и все равно тяжело. А у Люськи тяжесть в двойном размере. Бедняга она!