«В молодости я любил Брет Гарта
[11], и другие тоже, но со временем я его разлюбил, и другие тоже. Он не умел сохранять друзей надолго. Это был дурной человек, решительно дурной: бесчувственный и бессовестный. Его жена была всем, чем только может быть хорошая женщина, хорошая жена, хорошая мать и хороший друг, но, уехав в Европу консулом, он бросил ее с маленькими детьми и так и не вернулся к ним до самой смерти, которая последовала через 26 лет. Он постоянно брал в долг и был в этом отношении неисправим; если он и вернул хоть раз деньги, которые занимал, то, во всяком случае, это событие не вошло в его биографию. Он всегда готов был дать расписку, но этим дело и кончалось…»
Может, про бесчувственного и бессовестного писатель здесь иронизирует, в духе кумушек-сплетниц сгущая краски, но факты из жизни супруги и детей Брета Гарта приводит нелицеприятные. И явно возмущается наличием этих фактов.
А из приведенного ниже отрывка автобиографии видно, что, несмотря на бесконечную доброту и покладистость, некоторых моментов – в частности, попыток оскорбить его жену – Марк Твен не спускал. Хоть с гостями, как сказано выше, был предельно мягок и потакал всем их прихотям.
«…Как-то он приехал к нам накануне Рождества – погостить денек и закончить для «Нью-Йорк сан» рассказ, который назывался, если память мне не изменяет, «Тэнкфул Блоссом». За этот рассказ он должен был получить 150 долларов, во всяком случае, но мистер Дана пообещал ему 250, если рассказ успеет попасть в рождественский номер. Гарт дошел до середины рассказа, но времени оставалось так мало, что он должен был уехать к нам, чтобы ему не мешали работать визиты назойливых кредиторов.
Он приехал к обеду. Он сказал, что времени у него в обрез и потому он сядет за работу сейчас же после обеда. Затем он принялся спокойно и безмятежно болтать – и болтал в течение всего обеда, а потом в библиотеке у камина. Так продолжалось до 10 часов вечера. Миссис Клеменс ушла спать, мне принесли горячий пунш, и вторую порцию пунша для Брет Гарта. Болтовня не прекращалась. Я обычно выпиваю только один стакан пунша и за этим занятием просиживаю до 11, а Гарт все подливал и подливал себе и глотал стакан за стаканом. Наконец пробило час, я извинился и пожелал ему доброй ночи. Он попросил, нельзя ли ему взять к себе в комнату бутылку виски. Мы позвонили Джорджу, и он принес виски. Мне казалось, что Гарт уже выпил достаточно, чтобы потерять всякую работоспособность; однако я ошибся. Больше того, было совершенно незаметно, чтобы виски хоть сколько-нибудь подействовал на его умственные способности.