– Понимаю. Это благородно. Я с вами абсолютно согласна! Если бы каждый второй так… даже каждый третий – и то был бы толк… А кто вы по профессии?
– Я? Инструктор по прыжкам с парашютом.
– Ух, ты!
– Хотите прыгнуть?
– Нет, боюсь. Высоты очень боюсь.
– Так одно дело – стоять на верхотуре, а другое – лететь, парить в свободном падении. Давайте, рискните?
– Нет, не смогу, спасибо. Я много таких прыжков сделала в переносном смысле.
– Это другое! Вам прыжок с парашютом даст абсолютно новое ощущение, что вы – исключительны и всесильны. И это перевернёт вашу жизнь.
– Возможно, но…
– Визитки с собой нет, а телефон мой запишите, – почти приказным тоном сказал мим.
Я записала телефон, вбив его в память мобильного, и в очередной раз поразилась щедрости Барселоны на впечатления. Вот бы сейчас Серёжа появился здесь! Прыгнули бы на пару с парашютом, пристегнувшись друг к другу. И целовались бы под небесами…
Мим, удаляясь, помахал мне издалека розочкой на ладони.
Уставшие официанты, закрывая кафе, убирали стулья.
Впавшая в философское настроение, я индифферентно наблюдала за ними, пока на тротуаре не остался только столик и стул, на котором я восседала, допивая остывший кофе.
– Сидите, сеньора, сидите! – сказал парень, держа тент, как флаг, и унося его в помещение. – У вас есть ещё, как минимум, пятнадцать минут.
– Спасибо! У меня сегодня день рождения. Принимаю ваш подарок!
– Вот как! Тогда с нас чашка «эспрессо»! Поздравляю вас и желаю, чтобы сбывались ваши мечты.
А ведь этот мим прав! Подарком человеку может стать все. Любая приятная мелочь. Взгляд доброго человека. Оставленный вдруг на тротуаре стул. Чья-то уступка, улыбка. Раскрытая ладонь с розой. Распустившийся цветок, притихший ветер. Даже чашка вкусного кофе. Или красиво одетый человек, попавшийся навстречу. Надо лишь научиться разглядеть подарок и с благодарностью его принять.
Приходится учиться. А то ведь – не жизнь, доложу я вам, а тягомотина. Может, правда прыгнуть с парашютом?
Я прошла пешком до широкой улицы Гран Виа, повернула направо и через несколько минут оказалась на площади Гойи, отмеченной мной на плане города.
Маленькая площадь не соответствовала большому живописцу. Более того, на ней даже памятника Гойе не было. Возвышался, правда, памятник каталонскому адвокату Франциску Лайрету, прожившему всего сорок лет. Он погиб 30 ноября 1920 года, а как конкретно, непонятно.
Мое внимание привлек фонтанчик с питьевой водой и деревянные скамейки-кресла, стоящие вразброс, как в гостиной обычного дома, на расстоянии друг от друга, под высокими деревьями с сиреневыми цветами. Скамейки, сработанные на двоих, а большей частью на одного, изготовили к Олимпийским играм 1992 года – на каждой красовалась эмблема. Реликвия, по сути.
Присев на одну из них, я встретилась взглядом с сидящей поодаль пожилой сеньорой в кремовом костюме. Идеальная прическа, тёмные очки и плотные чулки, несмотря на жару. Сеньора поздоровалась по-испански: «Ола!» и улыбнулась.
Я живенько ей ответила, ещё раз приятно поразившись доброжелательности барселонцев.
Вдруг к моей скамейке приблизился старый мужчина с длинными седыми, сальными, но аккуратно зачёсанными за уши волосами. Крупные черты лица и отталкивающая мимика мачо напоминали образ Сальвадора Дали.
Склонившись ко мне, мужчина приглушённо произнес:
– Ты очень красивая. Пойдём ко мне?
– Почему? – опешила я.
– Потому что ты мне нравишься. Я вот тут живу, рядом. Кофе выпьем…
– Вы… я… уже пила кофе. И не для этого здесь… Стыдитесь, – строго сказала я, чтобы старик как можно скорее осознал свою ошибку.
И он тут же извинился. Но, отходя, ещё раз повторил:
– Но ты очень красивая.
И, пятясь, удалился.
Сидеть здесь после пошлого инцидента отчётливо расхотелось. Это, наверное, для контраста случилось – после благородного мима.
Я вошла через арку во дворик со стелой посередине, увенчанной крестом.
И сама стела, и крест в каменных завитушках были изъедены временем, но дворик представлял собой оазис в центре города.
В нём росли розы, защищенные низенькой оградкой, и несколько видов разнообразных деревьев: акации, кипарис, мирт, лавр, липа, канадский тополь. И, конечно же, вечнозелёная олива.
Тут же лежали пропитые, прокуренные типы и стояли женщины, торгующие незамысловатыми акварельками с видами города.
Искусство и реальность создавали эффект контраста жизни.
Выложенный плитами, центр сада был усыпан желтыми редкими листиками и, как ни печально, окурками.
На уже знакомых мне «олимпийских» скамейках в виде стульев-кресел под липами сидела парочка индивидуалистов, демонстрируя друг другу равнодушные профили.
На огромной роскошной двери стояла надпись «Библиотека Каталонии». Но к двери никто не подходил – в семь вечера, видимо, доступ закрыли.
На ступеньках примостился молодой кореец, покуривая и потягивая пиво. На противоположной стороне, у входа в библиотеку, бурно общались молодые люди, похожие на студентов. Над ними, в нише фронтона старинного здания, кротко склоняла голову фигурка Мадонны с младенцем. Никому не было дела до моего юбилея…