– Дома работы хватает. Да, чтоб сюда добраться, – скромничая, Александр взрыхлил сапогом снег, – в пять утра вставать приходится. Где тут не быть усталым? В выходные подрабатываю, – подумав, добавил с плохо скрываемой гордостью и принялся за следующее дерево.
Иван оценил трудолюбие напарника, многозначительно хмыкнув. Очередное дикорастущее нашло свой конец.
– А бутыль десятилитровый зачем домой таскаешь? Водопровода нет?
– Есть-то он, есть. Да из крана ничего толкового не вытекает, вода техническая….
– Тяжеловато, конечно. Ты насчет всего этого помалкивай, – осмотрелся Иван по сторонам, убедился в их одиночестве, – узнает начальство, что в своем доме живешь да на дорогу силы тратишь, а еще по хозяйству там…, уволят без разговоров.
– Не понял.
– Это ничего, после поймешь. Знаешь.… Не переживай, скоро снег немного сойдет и от дальних остановок автобусы пойдут. Оно и понятно: навалило, успевай хотя бы в городе расчищать.
– Ну, че там, Иван, рыба идет? – прохрипел спешащий мимо человек, полностью закутанный в одежды, узнаваемый исключительно по голосу.
– Идет, идет. Куда вона денется!
– Где?!
– Да на Синем озерце окунь пошел.
– Ясно.… Ну, бувайте. Смотри, никому не болтай. Накупили электроудок…, – бросил человек на прощанье и скрылся в лесной чаще.
– Ну так, что там насчет усталости?
– Сам соображай. Говорю же, после поймешь.… С молодости надорвешься и того…
– Не умеешь ты врать…, ну, не хочешь не говори. После, так после.
– Надо бы, – неопределенно закончил Иван, зашуршав прихваченным на участок пакетом. – Держи, старуха напекла.
– С чем пирожки? – сбросив рукавицы, Александр, не дожидаясь ответа, впился в уже обработанное морозом тесто.
– С музыкой.
На зубах противно похрустывал недоваренный горох.
Сонливость рассеивалась вместе с утренним туманом, настроение ползло вгору за жадным на теплоту солнцем. Жить становилось не так гадко, а окружающие и их разговоры не выводили больше из себя.
– И от других требуешь добросовестного исполнения, – продолжал Иван свои похвалы, – ясно, что не за зарплату, какая тут зарплата…. Так и надо: взялся – делай на совесть.
Собираясь поработать, Иван затушил окурок, кряхтя, поднялся с полуразвалившегося пня и уже трижды плюнул на мозолистые руки, как у Александра зазвонил телефон. Парню пришлось расстегивать тулуп и, морщась от холода, вынимать из внутреннего кармана трубку. Смотреть на экран смысла не было: Александр и без того знал, кто на другом конце провода.
– Не знаю, почему тебе не слышно…. Работаем, – махнул напарнику рукой, разрешая пилить.
– Ну-ка!
Щас я это дело быстренько, в аккурат обделаю, – глядя на Александра, Иван заразился трудолюбием и с охоткой взял в руки инструмент.Дернул стартер. Тишину разрезал вой бензинового двигателя, по лесу пронесся рев выхлопных газов. Рысцой подбежав к дереву, резанул по стволу. Стальные зубы яростно вгрызлись в податливую древесину, запахло свежими опилками. Через секунду просвет в небе увеличился – упало еще одно дерево.
– Во как, и я еще на кой-че гожусь, – обтирая пот со лба, Иван ждал, пока парень спрячет телефон. – Глубже, к брюху засовывай. Погода, сам видишь…, враз батарейка закончится.
– Куда уж глубже! Я вот все хочу спросить, сколько тебе лет? А? – разобравшись с застежками, Александр принял инструмент – у Ивана тоже зазвонил телефон.
Мелодия на аппарате напарника была не менее тошнотворна и приелась Александру как своя собственная. И, вообще, он помнил наизусть, у кого и как именно в его окружении звонит телефон. Знал, что ответит любой, поднесший к уху трубку, кому прикажут купить хлеба, у кого спросят, зайдет ли он вечером…, и всегда одно и то же, походящее на бесконечно повторяющийся сон: опротивевший, примитивный, а потому никогда не забываемый.
– Сколько дашь? – Иван хитро прищурил глаза, хотя снег и без того ослеплял, и распознать лукавство в черных пуговицах зрачков было сложно.
Александр внимательно осмотрел еще крепкого в плечах, хорошо сложенного, уверенно стоящего на ногах, Ивана. Мысленно приплюсовал, накладывающий особый отпечаток, характер напарника, с которым они на удивление легко поладили: являясь заядлым одиночкой, парень предпочитал работать один, думать один, обедать один – все один; Иван не нарушал спокойствия, все больше молчал, а потому сразу приглянулся Александру.
– Не знаю. Вроде, стар, а вроде, и не особо.
– А так? – сбросил Иван шапку, скрывающую широкий лоб; легкий ветерок поднял редкие с проседью волосы, оголил сотни морщинок на коже.
– Одень, простудишься. Тогда почему не дед, а дядя Ваня?
– Может, не так и стар? – из-под бровей, давно сросшихся в одну кривую, посмеивались шаловливые глаза, никак не вяжущиеся с посеребренными висками.
– Да ну тебя! Устроил тут «верю-не-верю». Работать давай!
– Вот это правильно. Отработаем, денежку получим и вперед.… Покутим на славу! Уж скоро…, рука левая чешется, а народное еще никогда меня не подводило.
– У меня тоже чешется, – подхватил Александр, не верящий в приметы и постоянно высмеивающий считающих иначе, – и правая чешется, и нога, и….