Всего лишь спор

Но, как оказалось, даже этот фильм не смог меня отвлечь от всех мыслей. Агрессия, холодность — это было то, что напоминало мне о Сомарове. Разрушения на экране телевизора вязались с разрушениями, которые создавал Кирилл. Все чаще в моей голове всплывал он настоящий.

Воспоминания. Они не оставляли меня. Вторгались снова и снова. Его несостоявшаяся месть. То, как он рассказал про спор. То, как я увидела его обнаженным. Как он меня поцеловал. Его любимое действие — забрать мои волосы в кулак, не причиняя боли. Подробности его жизни. Его наглость. Снова поцелуй.

В моей голове то и дело всплывали какие-то воспоминания, связанные с ним. В сердце появилась щемящая теплота и нежность. Моя любимая его улыбка. Наш последний поцелуй. Его слова, его взгляды.

Неожиданно я осознала, что мне хочется, чтобы он и дальше так себя вел. Отвратительно, мерзко, нагло. Лишь бы только не оставлял меня.

Вздрогнув от неожиданных мыслей, я почувствовала, как по щекам начинают течь слезы.

Бред. Этого просто не может быть. Я должна была забыть его, выбросить из головы. Забыть все воспоминания.

Но я действительно по нему скучала. Я все еще хотела видеть того, выдуманного Сомарова. Но теперь мне так же хотелось, чтобы он вел себя, как всегда. Чтобы он хватал меня за запястье, скрывал от лишних глаз. Собирал волосы в кулак. Целовал против воли. Чтобы он просто не оставлял меня. Пусть так, но рядом.

Бред, бред, бред! Он мне не нужен, это всего лишь спор. Он добьется своего, и забудет обо мне.

Я пыталась выкинуть его из головы, но понимала, что у меня этого не получается.

Как так случилось, что неожиданно мой мир стал крутиться вокруг того человека, который был мне противен?

Хорошо, что свет выключили, и в темноте никто не заметил моих слез. Вероятно, я не смогла бы объяснить их наличие. Сомаров мне сломал жизнь. Как он и обещал — до конца года. Его уже рядом нет, но из мыслей он теперь никуда не уходит. Это было больно. Знать, что я ему не нужна, и хотеть быть нужной для него. Это было слишком противоречиво. Сомаров не умеет любить. Зато в разрушении чужих жизней он мастер.

Я начала задыхаться он неожиданной боли, которая сдавила грудную клетку. Этого просто не могло быть. Не могло. Невозможно. Слишком неестественно. Я не могла полюбить настоящего Сомарова. Просто не могла. Не этого человека, и не за такое короткое время. Не могла.

— Алиночка, с тобой все хорошо? — обеспокоенно спросила мама. Вздрогнув, я вспомнила, что не одна. Хорошо хоть между нами сидит Владик.

— Все хорошо, — сдавленно отозвалась я, и, вскочив, выскочила из комнаты со словами: — Извините, мне надо в уборную, — и отправилась в таковую.

А там, включив воду, опустилась на пол, запустив пальцы в волосы, и зажмурив глаза. По щекам все еще текли слезы, а плач сменился рыданиями, которые я старательно приглушала.

Этого просто не могло быть. Бред! Это совсем не так!

Было больно. По-настоящему больно. Так, что болело все в области грудной клетки. Горели легкие.

Но если это все действительно так, то почему эта боль наступила только сейчас? Так неожиданно, когда я оказалась к этому совершенно не готова?

Нет, я просто устала от последних событий. И все. Я не влюбилась в Сомарова. Нет, это просто невозможно.

Но, в противовес моим словам, рыдания стали лишь сильнее. Боль разрывала на куски.

Но это не могло быть из-за него! Так не должно быть!

Свернувшись калачиком прямо на холодной плитке, я прикусила себе запястье, стараясь успокоиться, сосредоточиться на чем-то другом. Кажется, некоторым это помогает.

Но я даже не отвлеклась на физическую боль. Что она была, что не было — это ничего не изменило.

Сомаров… Я его ненавижу за то, что он со мной сделал. Так нельзя. Так не поступают. Он, сам того не зная, действительно сломал меня. Я чувствовала себя раздавленной, подавленной, сломанной.

Работа. Вот что меня спасало раньше. А потом поезд. Солдатов, который заставил меня воспринимать Сомарова по-другому. Его поступки теперь не казались мне такими ужасными и противными, как раньше. Как будто он вел себя правильно. Но ведь это было не так, и я это знала.

И дом. Дом, где меня любят и ждут. Где я нужна. Где нет Сомарова, нет работы, и сожительниц тоже нет. Здесь все так хорошо, так идеально, что я должна была догадаться, что именно здесь прорвется плотина. Я сломаюсь.

Я не помню, когда мои рыдания стихли, не помню, как добралась до комнаты. И не знаю, когда уснула вновь. Но проснулась, когда на часах не было еще и шести, в своей кровати.

Поднявшись, я ощутила, как у меня болит горло. И в грудной клетке отзывалась слабая боль. Физическая.

Кое-как добравшись до кухни, чувствуя себя пустой, я налила себе воды и тут же осушила целый стакан. Не помогло.

Мне казалось, что вчера из меня вышло абсолютно все. Боль, отвращение, ненависть, любовь. Все. Была какая-то апатия, и только. И мне нравилось мое состояние. Я чувствовала к нему симпатию.