Всей мощью огня

Оборона противника в полосе предстоящего наступления проходила среди холмов и болот, десятков озер. Самые крупные из них — озера Малый Иван, Большой Иван и Каратай — представляли собой довольно серьезные естественные препятствия шириной 100–200 метров, а местами и больше. Было решено ночью перейти озера по льду и внезапной атакой овладеть плацдармами на их северном берегу. Это возлагалось на части 51-й и 52-й гвардейских стрелковых дивизий. Судя по всему, гитлеровцы не ожидали здесь удара. Одновременно части нашей 67-й гвардейской стрелковой и 71-й гвардейской стрелковой дивизий должны были прорвать вражескую оборону к востоку от озера Малый Иван и продвигаться в северном направлении.

Николай Иванович Михалев приезжал теперь ко мне куда реже, чем раньше. Я не обижался на него, понимал, что подготовка к наступлению требует полной отдачи сил. Но в те минуты, которые ему удавалось выкроить для посещения медсанбата, разговор у нас шел только об одном: что делается в дивизионах, в штабе полка. И буквально каждая мелочь интересовала и волновала меня. Очень хотелось быть там, в гуще событий, работать вместе со всеми, но разве переспоришь медиков? А они категорически возражали против досрочной выписки.

Судя по тому, что рассказывал мне Николай Иванович, ставка делалась на выполнение поставленной задачи с минимальными потерями. От каждого полка первого эшелона были выделены специальные группы во главе с офицерами для постоянного наблюдения за передним краем противника. В расположение гитлеровцев направлялись разведчики. Все это позволило заблаговременно выявить большинство огневых точек, наличие и конфигурацию минных полей. Выяснилось, в частности, что крутые берега озер покрыты толстой ледяной коркой. Вражеские солдаты специально поливали их водой, для того чтобы создать еще одно труднопреодолимое препятствие.

Используя данные, полученные от разведчиков и наблюдателей, подразделения тщательно готовились к предстоящим боям. В тылу, на замерзшей реке, проводились тренировки. Для преодоления трещин и пробоин во льду, которые неминуемо появятся от снарядов и мин, плелись специальные маты из прутьев. Сооружались волокуши для пулеметов, минометов и орудий, лестницы для преодоления обледенелого берега.

В канун нового, 1944 года ко мне приехала целая делегация из полка. И конечно же, во главе с Михалевым. Притащили мне множество вкусных вещей, в том числе и бутылочку армянского коньяка.

— Новогодние подарки из тыла получили, — пояснил Николай Иванович. — Это твоя доля. Принимай малыми дозами в лечебных целях.

Конечно же, я не отпустил друзей просто так. Несмотря на их возражения, драгоценный напиток был тут же разлит по кружкам и всяким медицинским посудин нам, которые оказались под руками. А тост был обычный, фронтовой: за победу в новом году, окончательную победу над гитлеровцами!

Уже прощаясь, Михалев тихо сказал мне:

— Ты, Георгий Никитович, не обижайся, если в ближайшие дни не сумеем навестить. — И, перехватив мой вопросительный взгляд, добавил: — Да, именно то, о чем ты думаешь.

А в ночь на 1 января в наступление перешли соединения 96-го и 98-го стрелковых корпусов. Наш корпус пошел вперед 2 января в 17 часов после тридцатиминутной артподготовки.

О том, что началось наступление, можно было догадаться и по другим признакам. После относительного затишья вновь резко возросло число раненых, поступающих в медсанбат. От них в основном мы и узнавали, как развивается наступление.

— Ночью шли, — рассказывал молоденький красноармеец Голиков из 51-й гвардейской стрелковой дивизии, у которого была перевязана рука. — Ох и трудно же было на льду! Как подумаешь, что под тобой вода, сердце заходится. Хорошо еще, что полыньи заметны. Пар из них валит. А тут еще фашист осветительные ракеты бросает. — На мгновение он замолчал, морщась от боли, чуть поправил повязку, потом заговорил снова: — До середины озера благополучно, тайком, дошли. Там и обнаружили нас. Ударили пулеметами, минометами. А мы — дальше. Какой резон возвращаться? Все одно под огнем. Ну, тут и наша артиллерия вступилась. И пошло, пошло…

— А я в штурмовом отряде был, — вступил в разговор сержант Петрушин из той же дивизии. — Никогда эту ледяную стенку не забуду. Кирками, топорами врубались в нее. Поднимешься шагов на десять, а потом потеряешь свою зацепку, и вдвое больше обратно на пузе едешь. Зато, когда все-таки выбрались на гребень, дело пошло. Рукопашной фрицы ох как не уважают! Уж тут мы дали им прикурить!

Судя по всему, наступление развивалось успешно. И это, разумеется, радовало. И в то же время было очень обидно, что в эти напряженные дни нахожусь не в полку, не со своими артиллеристами. Поэтому каждая беседа с врачами, лечившими меня, протекала по одному и тому же плану:

— Как чувствуете себя?

— Отлично! Когда отпустите?