«Всех убиенных помяни, Россия…»

Столпы коммунизма напрасно изощрялись в красноречии. Восстание разгоралось. И на смену провокационным фразам Зиновьева о милости, которую советская власть готова оказать всем раскаявшимся, пришел такой «суворовский» приказ Реввоенсовета, сброшенный с аэроплана в нескольких тысячах экземпляров (орфография подлинника):

«К гарнизону и населению Кронштадта и мятежных фортов.

Рабоче-крестьянское правительство постановило вернуть незамедлительно Кронштадт и мятежные суда в распоряжение Советской Республики.

По сему приказываю:

Всем поднявшим руку против Социалистического Отечества немедленно сложить оружие.

Упорствующих обезоружить и предать в руки Советских властей.

Арестованных комиссаров и других представителей власти немедленно освободить.

Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской Республики.

Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников вооруженной рукой.

Ответственность за бедствия, которые при этом обрушатся на мирное население, ляжет целиком на головы белогвардейских мятежников.

Настоящее предупреждение является последним.

Председатель Революционного Военного Совета Республики ТроцкийГлавком КаменевКомандарм 7 арм. ТухачевскийНаштаресп. Лебедев

^{5 марта 1921 года, 14 часов Г. Петроград».}

Кронштадт молчал. «Краса и гордость» зашла слишком далеко, чтобы сдаться.

К Кронштадту Троцкий бросил шестьдесят тысяч курсантов, чекистов, «заградителей», красноармейцев надежных полков (из центра России). Весь петроградский гарнизон был обезоружен.

Необозримые ледяные поля обагрились обильной кровью.

При каких условиях происходила осада немногочисленного гарнизона Кронштадта испытанной гвардией Троцкого, почему и как пал Кронштадт — ответ на эти вопросы требует специальной статьи.

^{(Новые русские вести. 1926. 16, 17марта. № 667, 668)}

Еще о разногласиях по отношению к армии

Прекрасная статья Виктора Ларионова (в № 491 «Новых Русских Вестей») о классификации некоторыми кругами эмиграции вопроса об отношении к Белой армии как чего-то второстепенного, в лучшем случае, или даже совершенно не нужного, в худшем, глубоко задела во мне то, что называется стыдом. Стыдом за необходимость в такое время доказывать этим кругам доминирующее, если не сказать исключительное, значение армии как единственно твердого фундамента под ногами бросающегося со стороны в сторону беженства.

Мнение того или иного лица о добровольческих кадрах — отнюдь не эмигрантское разногласие. Отношение к армии — критерий нашей собственной моральной и политической устойчивости. Когда я слышу неодобрительный отзыв о Белом движении, — я знаю, что лицо, этот взгляд высказывающее, никогда в руки свои винтовки не возьмет, никогда не отдаст просто и прекрасно своей жизни за Россию так, как это сделали десятки тысяч незаметных героев на всех противоболыпевистских фронтах. Ибо и трус может критиковать героя и высказывать мудрые — и то не всегда — мысли задним числом, но любовь к своей стране и народу запечатлеть смертью может только герой. Ибо болтовня есть болтовня, а жертва есть жертва. Поэтому оскорбляют слух и сердце факты, когда самовольная болтовня моральных и политических дезертиров ставится выше безмолвной жертвы.

«Я счастлив, что не был в Белой армии». Эта дезертирская фраза и риторична, и ненужна. Риторична потому, что авторы ее прекрасно знают, что в Белой армии они не могли бы и быть: такие счастливцы или сами бы удрали после первого сражения, или их попросту выгнали бы. Ненужность этой фразы в том, что — как подвести общую мерку под понятие «счастье».

Один испытывал счастье в борьбе до смерти за поруганный край, другой в это время забавлялся в глубоком тылу преферансом на орехи или за границей изумлял доверчивых иностранцев рассказами о своем имении в 43 тысячи десятин в Орловской губернии — и тоже был счастлив. Немало и таких, которые теперь всячески поносят Белую армию, а завтра, как чуткий флюгер, будут уловлять дуновения политического ветра. Бог с ними. Не о них и не к ним эти строки.