Вселенная против Алекса Вудса

К сожалению, договориться о сокращении срока наказания или хотя бы о некоторых послаблениях не представлялось возможным — от меня ждали признания вины и искреннего раскаяния. Мама считала, что я обязан принести письменные извинения мистеру Тредстоуну и Деклану Макбою (а заодно и сварливому водителю автобуса). Она продолжала настаивать на своем, даже когда я честно изложил ей всю (почти) последовательность событий, вынудивших меня сделать то, что я сделал, и сказать то, что я сказал. В спорах мы неизменно приводили друг другу одни и те же аргументы, не в силах вырваться из порочного круга. Я говорил, что не чувствую себя виноватым, потому что мои слова и поступки (некрасивые, это я допускаю) были вызваны обстоятельствами, — так за что же мне извиняться? Умру, но извиняться не стану. А мама твердила, что я должен постараться понять, до чего отвратительно то, что я натворил, и тогда извиниться не составит мне никакого труда. Надо просто постараться. Но я упрямо стоял на своем, не желая ничего «понимать».

— По-моему, ты просто не сознаешь, как оскорбительно это слово, — сказала мама как-то вечером, возвращаясь к привычной теме. — Иначе ты бы его не произнес.

— Ну конечно, оно оскорбительное, — согласился я. — Это я очень хорошо понимаю.

— Нет, не понимаешь! Очевидно, что не понимаешь! Лекс, я даже не знаю, что хуже: что ты ругаешься такими словами или что отказываешься признать, до чего оно отвратительно!

— Я признаю, что оно отвратительно! Это одно их самых мерзких ругательств. Поэтому я его и использовал. Я же выбрал его не случайно!

— Ты никого не должен так обзывать! И мне нет никакого дела до того, что тебя, по твоему мнению, кто-то на это спровоцировал.

— Он это заслужил!

— Никто не заслуживает таких оскорблений.

— Никто?..

— Никто!

Я ненадолго задумался.

— А Гитлер?

Мне казалось, что пример Гитлера — козырной туз в колоде моих аргументов, непобиваемая карта, но мама так не считала и бросилась в контратаку.

— Лекс, не валяй дурака! — Она всплеснула руками. — Ты что, серьезно? Сравниваешь Макбоя с Гитлером?

— Да нет… Ну, не знаю. Да нет, конечно. Деклан Макбой еще слишком молод, он не успел развернуться. У него и близко нет тех возможностей, какими располагал Гитлер. Когда Гитлер был маленьким, вряд ли кто-нибудь догадывался, в кого он превратится.

— Лекс, это даже не смешно. Это попросту глупо.

— Я просто хочу сказать, что рано судить. Если поставить Боя управлять страной, у нас тут быстро все развалится, будь уверена.

— Лекс, послушай меня. Деклан Макбой — никакой не злодей. Возможно, он тебе неприятен, и плохо воспитан, и груб, и все что угодно, но ты не должен его демонизировать. Ты ведь совсем его не знаешь. И никто не давал тебе права называть его так, как ты его назвал! Чем же тогда ты сам от него отличаешься?

— Он это заслужил. Дело не в том, что он мне не нравится. Он жестокий! Ему нравится унижать других.

— Неужели!

— Представь себе!

— А когда ты назвал его этим словом, ты его не унизил?

Я промолчал.

— Отвечай, Лекс. Ты ведь его унизил. И как тебе, понравилось?

— Это разные вещи, — буркнул я. — Он это заслужил.

— Я не спрашиваю, заслужил он это или не заслужил. Я спрашиваю, что ты сам при этом почувствовал.

— Какая разница? Зачем ты нас сравниваешь?

Невзирая на ожесточенное сопротивление с моей стороны, мама ухитрилась омрачить мою маленькую победу над тираном. Если до этого я еще торжествовал в душе, что одержал над ним верх, то теперь это чувство стремительно таяло.

— Извиняться все равно не буду, — пробормотал я.

Мама пожала плечами:

— Заставить тебя я не могу.

На самом деле она имела в виду, что больше не считает обязательным настаивать на своем. Она своего добилась. Поставив под сомнение всего один из аспектов моего бунта, она выхолостила его весь целиком. Я не сдал позиций и досидел свой «срок» в угрюмом молчании, но мы оба понимали: мама победила.

В обеденный перерыв я гулял по территории Асквита, успевая сделать по ней два круга. Это занимало ровно час и избавляло меня от необходимости с кем-либо общаться. Нельзя сказать, что прогулка доставляла мне особое удовольствие, но учитывая, что вечера и выходные я проводил в заключении, все равно ничего лучше мне не светило.