Папа Гормизд принял скифов осторожно. Но Виталиан нажал на папу, и тот не откликнулся на письмо Юстиниана. Папа поджидал возвращения своих легатов, чтобы через их разведку разобраться в деле. A скифы бранили Диоскора как «несторианина» и все прославляли Кирилла. Это не вызывало в Риме никакого вдохновения. После папы Льва Великого (440–461 гг.), который цитировал Кирилла лишь «постольку, поскольку», ни один из последующих шести пап вплоть до Гормизда не ссылался на Кирилла. И папа Геласий I (492–496 гг.), много писавший по вопросу «De duabus naturis contra Eutichum et Nestorium» («O двух природах против Евтиха и Нестория»), не взял ни одной строчки из Кирилла. В Риме чуяли, что для защиты Халкидона Кирилл непригоден. Но не желали тревожить его память и хотели бы вопрос о Кирилле оставить в тени. Так, не к чести своего богословского разума, Рим, спутавшийся с Кириллом, старался отмолчаться, надеясь, что время все спишет.
Восток, глубоко зараженный в дурном смысле александрийским богословием, не отрывался от чтения св. Кирилла, хотя монофизиты и кричали о нем как о своем учителе и вожде. Православные дифизиты-халкидонцы должны были знать и изучать Кирилла. И не могли не беспокоить латинян допросом: Кирилл умер в общении с церковью. Он был опорой пап и в борьбе с Несторием, и на III Вселенском Ефесском соборе 431 г. Если вы, римляне, тогда оказали ему такое непомерное, некритическое доверие, почему же теперь хотите от него молча, без объяснений отделаться?
И далее. Пусть папа Целестин тогда ошибался, переоценил богословский разум Кирилла. Но раз Кирилл на Востоке сохранил репутацию богослова первого ранга, то тактично ли без мотивов предавать его и связываться демонстративно с одними акимитами, лишь за их голую преданность Риму?
Рим в лице папы Гормизда не в силах был в этом разобраться. Папа не принимал формул скифов, но и не отдавал их на суд смело богословствовавшего Востока. Фактически он держал их покровительственно при себе.
Вот одна из фактических иллюстраций отсутствия в ту пору догматического суеверия о папской непогрешимости.
В Риме скифы продержались целых 14 месяцев, до августа 520 г. За это время они нашли там поддержку в их земляке Дионисии Малом, сочинившем для Запада новый календарный стиль, который держится и до сего дня. Это ученый Дионисий перевел на латинский язык, для оправдания скифов в римском общественном мнении, и известный томос архиепископа Прокла к армянам, и 3-е письмо Кирилла Несторию, содержащее в себе его злополучные 12 анафематизмов. Скифы нашли себе на Западе еще дополнительную опору в лице епископов, высланных с севера все еще арианствовавшими вандалами в Сардинию и стяжавших за это славу «исповедников».
Раздосадованный всем этим, папа (в конце концов на свою собственную богословскую некомпетентность) выслал наконец скифов в Константинополь и написал временному западному резиденту в столице Востока – африканскому епископу Посессору жалобу на скифов. Посессор не утаил этого письма от скифов. Смущенные ромофилы сделали вид, будто это письмо – псевдоэпиграф, но сочли нужным писать на него опровержение.
Тем временем их покровитель Виталиан был убит. Потеряв высокопоставленного патрона, скифы притихли.
Как вдруг нежданно-негаданно на их стороне оказался не кто иной, как сам великий Юстиниан, видимо, не в первый, да, к сожалению, и не в последний раз (как увидим ниже) в своей жизни проделывая такой volte-face.
Пламенно заинтересованный в сохранении единства империи, фатально распадавшейся на свои этнические части, под благовидными предлогами заботы о православии, Юстиниан вдруг заболел проектом компромиссной сделки с монофизитами за счет умаления авторитета Халкидонского собора, который будто бы потерпел крах к 518 г. A диакон Диоскор правильно чуял, что всякое умаление Халкидонского собора есть потеря твердой почвы, к чему и вели скифы. Кроме того, они нереально и невежественно ополчались на несторианство, существовавшее не в византийской империи, a лишь за границей, в Персии.
Однако исторически в конце концов формула скифов вышла на деле победительницей. Юстиниан уже в годы императорства провозгласил ее своим догматическим гимном «Единородный Сыне и Слове Божий… Един сын Святыя Троицы – εις ων της Αγιας Τριαδος». И последующие за Гормиздом папы усвоили это выражение. В нем была защитная полемическая сила против клеветнических нападок монофизитов. Они говорили: «Нет природы неипостасной. Раз Халкидонский собор утвердил две природы, он утвердил двух Сынов. Вместо Троицы вышла Четверица». Скифы на это возражали: страдала не какая-то четвертая ипостась. A мы, как и вы, – монофизиты, говорим: «распят Един от Св. Троицы».
Папа Гормизд после доклада прибывших из Константинополя легатов все-таки отказался признать эту формулу скифов не по ее содержанию, a потому, что она была «новой» и скрыто утверждала, что прежняя, халкидонская, недостаточна. Но при таком толковании папа решил и не осуждать формально скифских монахов.