В 663 г. Армения подпала под власть арабов и зажила опять своей отдельной церковной жизнью, не отрицая пока формально состоявшейся унии. Психологическая отдаленность от греков сказалась в том, что армяне просто не заинтересовались монофелитскими спорами, прошли мимо VI Вселенского собора, окончательно утвердившего «две природы» Халкидонского собора. Как бы не обратили внимания на ряд правил Трулльского собора, специально направленных против обычаев армянской церкви. Эти постановления имели в виду православную часть Армении под главенством агванского католикоса, каковым был в 700 г. Нерсес-Бакур. Он поминал в церковных молитвах греческого василевса и дал этим основание своему конкуренту, главному католикосу Сахаку (Исааку) III Эгии (Илии 703–707 гг.), оклеветать перед арабами Нерсеса-Бакура как изменника. Халиф послал войско и потребовал y Hepceca отказа от греческой веры. Сахак-Илия прибыл с требованием халифа в кафедральный город Нерсеса – Партаву. Нерсес не покорился, был посажен в оковы и в оковах умер. Тогда составлен был специальный акт, утверждающий отречение от православия и провозглашающий монофизитство (707 г.). Все принудительно дали подписку, и единая монофизитствующая армянская церковь была восстановлена.
Так объединенная армянская церковь и вступила в новую эпоху иконоборчества.
VII Вселенский собор 787г.
Иконоборчество
Вопрос об иконопочитании как будто не в духе греческого богословского теоретизма и гносиса. Как будто это вопрос чисто практический. Ho y греков он получил очень углубленную, подлинно богословскую постановку. Логическая связь с прежними ересями для возникновения иконоборчества устанавливать было бы искусственно. И сами иконоборцы как-то неуклюже и бранчливо старались укорять православных иконопоклонников то в несторианстве, то в монофизитстве, не противополагая им ничего принципиально нового.
Иконоборчество просто вскрыло и выдвинуло один из назревших и давно существовавших вопросов. Вопрос этот подошел по духу к той очередной культурной и политической программе, которую поставила на очередь новая, исаврийская, династия. Она и сделала его боевым.
Отрицание икон существовало издавна. И принятие христианства от иудеев и период гонений не располагало к пышному развитию внешних воплощений христианства. Но и в первый катакомбный период гонений не могло не появиться преднамеренно скрытной символики. И скульптурно, и живописно изображались четырехконечный крест, иногда как буква X, голубь, рыба, корабль, все – понятные христианам символы, даже взятые из мифологии, как Орфей со своей лирой или крылатые гении, ставшие затем столь типичными образами ангелов. IV век, век свободы, приводит в христианские храмы уже общепринятую орнаментику стен целыми библейскими картинами и иллюстрациями новых христианских героев, мучеников и подвижников. Св. Василий Великий приглашает в слове, посвященном памяти мученика Варлаама, живописцев зарисовать его подвиги как дело обычное. Иоанн Златоуст сообщает нам о распространении изображений – портретов св. Мелетия Антиохийского. Блаж. Феодорит рассказывает нам о портретах Симеона Столпника, продаваемых в Риме. Григорий Нисский умиляется до слез картиной принесения Исаака в жертву. Астерий Амасийский восторгается изображением мученицы Евфимии. Обычай становится всеобщим. От символики, достаточно отвлеченной, иконография в IV в. решительно переходит к конкретным иллюстрациям деяний и изображению лиц церковной истории.
Новейшие раскопки (1932 г.) профессора М. И. Ростовцева на Евфрате в римском городе Дура дают документальные доказательства, что уже в половине III в. христианские церкви и даже иудейские синагоги (!!), следуя моде римских зданий, расписывались сценами из Ветхого завета, a в христианских церквах – и из евангельской истории.
Но мы узнаем также, что в VI в. не всем учителям церкви это нравилось. Кое-кого эти иконы соблазняли.