«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов

«Морской устав» 1853 года, по духу родственный «Уставу военного флота», уже не содержит главы об обязанностях командира в бою (противник, как и в прочих николаевских уставах, улетучивается), но обладает ценным преимуществом, заключенным в статьях 280 и 284. Первая из них заботливо разрешала командирам крейсеров уклоняться от боя «в случае слишком большого превосходства неприятеля» [105, с. 174]. Какое отличие от петровского устава, который хоть и не требовал прямого самопожертвования, завещая, как водится, «под страхом лишения живота» командирам кораблей немедленно атаковать неприятеля, только который «им под силу» (кн. 3, гл. 1, 75), но никогда не предписывал проявлять малодушие. Вторая и вовсе облегчала проявление трусости и бесчестия: «Во избежание бесполезного кровопролития ему (капитану. – С. З.) разрешается, но не иначе как с общего согласия всех офицеров, сдать корабль» [105, с. 177]. Парадоксально, что этими строками устав фактически узаконивал позор «Рафаила»[33]

и перечеркивал подвиг «Меркурия», этот позор искупивший. Статьи 280 и 284 дезавуировали требование ст. 6 того же устава, гласящей, что «все чины флота всегда и при всех обстоятельствах должны вести себя так, чтобы поддерживать честь русского имени и достоинство русского флага» [105, с. 5].

Апофеоза дух николаевских уставов достигает в «Уставе для управления армиями в мирное и военное время» (1846). Напрасно искать в нем обязанностей главнокомандующего, подобных описанным в петровском уставе; от генералов уже не требовали «великого искусства и храбрости», наводящих страх на врагов и располагающих к доверию подчиненных. В мирное время главнокомандующему полагалось охранять в армии порядок, повиновение и чинопочитание во всей их строгости (§ 36), требовать от войск совершенной исправности в обучении, в оружии, в амуниции и в обозе (§ 38), а также иметь особенное попечение о сокращении расходов и изыскивать способы к выгоднейшему содержанию армии (§ 48). Очевидно, что как только командиры и начальники начинают заботиться о сокращении расходов на содержание армии, она перестает быть армией, обращаясь в худо ли, хорошо ли вооруженное сборище, не представляющее, впрочем, опасности для неприятеля, во всем уподобившись щедринскому богатырю.

Собственно, за это же самое главнокомандующий ответствовал в военное время. Венчает его обязанности безобразнейшая фраза, от которой за версту тянет канцелярией: «Попечение об устройстве армии во всех отношениях и выгоднейшее (опять это выгоднейшее,

как на рынке. – С. З.), сколь возможно, употребление для успеха военных действий вверенных главнокомандующему войск составляет существенную обязанность его в военное время» [160, с. 29]. Существенную, но не единственную! Аналогично, все начальники, включая артиллерийских и инженерных, более обязаны были печься о снабжении и укомплектовании, чем о действительном руководстве войсками на войне. Сослагательное наклонение, какое-то торгашеское попечение о выгодах, вкупе с отсутствием упоминания о победах объясняет, почему надеяться на победу

в Восточной войне мы попросту не могли по уставу. И опять, война на страницах устава ведется будто бы в безвоздушном пространстве – само слово «неприятель» почти не встречается.

Не столько превосходству англичан и французов в нарезном оружии, что убедительно показал А. А. Керсновский, мы были обязаны поражением, сколько нашей бюрократизированной военной машине, утратившей суворовский глазомер. Вообще для всех воинских уставов николаевского царствования характерно следующее: механика военной службы разработана в деталях, а духа войны и победы нет!

Достаточно характерно, что о курсе военной администрации, который читался в 1853 г. в Академии Генерального штаба, говорили, что «эта совершенно новая наука составляет, так сказать, душу войска (курсив мой. – С. З.)» [61, с. 1]. Таким образом, душу войска перед самым началом Восточной войны полагали не в генералах и командующих, а в организации тыла; именно этими вопросами занималась военная администрация. Суровая реальность выставила неудовлетворительную оценку этим воззрениям. «Сила рутины такова, – заметил М. И. Драгомиров, – что ее могут побороть только кровавые и унизительные неудачи» [88, с. 8].

Воинские уставы «царя-освободителя»