Всем смертям назло

Приезжайте непременно в этом году. Когда будете ехать, дайте знать, какой дорогой. Если московской, то встретим в Грязях, если воронежской, то в самом Воронеже. Целуем вас крепко. Письмо писала ваша мама Анастасия Алексеевна Титова, и папа ваш сидит рядом и тоже целует вас и кланяется".

Рита. Брось все и немедленно ответь родителям!

Таня. Хочу к бабушке. Я теленочка давно не видела.

— Теленочек — это, конечно, важно.

Рита. А кто держит? Купим билет и поедем. Подумаешь, важность какая!

Таня. Куколок своих я сама повезу. Жанну в капюшон одену, а Петьке пальто… И чемодан буду вместе с мамой нести…

— Ты у нас очень хорошая девочка! Но вот если бы еще придумала, как денежки печатать, тогда бы все было о'кэй!

Рита. Займем денег…

Таня. А о'кэй — это денежки?

Рита. Да.

Таня. Все равно хочу к бабушке.

— Успокойся, лягушка-путешественница! Думаешь, я не хочу?

Рита. Через неделю пенсия, что-нибудь сообразим. У мамы моей займем. Завтра закажу билет до Воронежа.

"Ты все можешь, если видишь, что я очень хочу. Будешь голодать, мерзнуть, ходить в лохмотьях… Имею ли я право принимать эти жертвы? Нас теперь не двое, а трое…"

Помню, как в трудный период, почти четыре года назад, когда московское издательство вернуло назад рукопись повести "Всем смертям назло…", когда рухнула надежда и вновь подступило отчаянье, мы уехали в деревню. Рита просто силой увезла меня туда. Я ходил по степи, по полям, которые когда-то сам пахал, засевал хлебом, где изнывал от жары, мок в проливные дожди и мерз в лютую стужу. Я ступал по земле, на которой родился, от которой набрался сил и потом ушел в иную жизнь. Ходил и чувствовал, как обретаю покой и уверенность в себе. Мне хотелось быть сильным к стойким, как эта земля, густой добринский чернозем, земля моих дедов и прадедов. "Нет, не все кончено. Я буду писатьЬ

А судьба (вернее сказать, брат Евгений) свела меня с корреспондентом добринской районной газеты Липецкой области Леонидом Сергеевичем Соловьевым.

Давно, еще до того как я начал писать свой рассказ о Рите, мне удалось написать и опубликовать несколько критических статеек о вышедших в свет в ту пору книгах различных авторов. Это были скорее аннотации, иногда попытка осмыслить проблемы и жизнь, затрагиваемые в произведениях. Одна из этих статей, опубликованная в московском журнале "В мире книг", попала на глаза сельскому корреспонденту, поэту, выпускнику Литературного института имени Горького Леониду Соловьеву. Он запомнил ее, потому что та статья касалась его однокурсницы.

— А стихами или прозой не балуешься? — спросил он при знакомстве.

— Нет, — ответил я и опустил глаза.

— Ну, если что появится, давай нам, посмотрим, поддержим…

— Чего ты стесняешься! — рубанул Женя. — Он парень свой. Ты же говорил, что пишешь.

— Нет. Кроме критических статей, ничего, — твердо ответил я.

Пуганая ворона куста боится. Стал бояться и я официальных печатных органов. Знакомство наше с Соловьевым продолжалось и переходило в дружбу. Мягкий, добрый человек, с тихой застенчивой улыбкой, он вызывал уважение и располагал к себе. К нему-то и попал тот, уцелевший от огня, зубописный вариант повести "Всем смертям назло…". Три дня, пока она читалась, я убегал с утра в степь и мотался там как угорелый, то кляня себя, то успокаивая. А Леонид Сергеевич как ни в чем не бывало явился в воскресенье, смахнул дорожную пыль с рубашки и медленно протянул:

— Так вот что… печатать будем твою повесть…

— Как?

— Из номера в номер, с продолжением. Всю повесть… Вот так, товарищ критик…

— А читать станут?..

— Кто?..

— Читатели.

— Я думаю, да. Ты должен лучше меня их знать, они твои земляки. Ты же вырос среди них.

— Вы знаете, Леонид Сергеевич… — И я рассказал ему о том, что уже посылал эту вещь в издательство, и о том, что получил письмо, и что лучшие варианты повести сжег вместе с той, первой, разгромной рецензией.

— Печатать твою повесть мы будем немедленно, — сказал Соловьев. — И знаешь, Слава, ты идешь в литературу, это сложный и трудный мир, там тебя ждет больше шишек, чем роз. В любой сфере человеческой деятельности много прилипал, людей около дела. В литературе их больше, чем где бы то ни было. Вероятно, к одному из них и попала твоя рукопись.

То были после кризиса счастливые дни. На редакционном "газике", который водил мой брат Евгений, мы целыми днями кружили по полям, фермам, садам, колхозам и совхозам. Разговаривали с доярками, трактористами. Меня узнавали земляки, кто по дальнему родству, кто по фотографии, напечатанной в районной газете вместе с первой главой повести. И не узнать было просто трудно: уж очень заметна отметка!