Всемирный следопыт, 1927 № 06

— Симпкинса тоже нет, — волновался Муррей. — Если ветер прогонит нефть в эту сторону, путь к спасению будет отрезан.

На палубу парохода вошел Бокко. В его руках был красный узелок, из которого выглядывал кусок позумента его «придворного» мундира…

Ветер изменился, и горящую нефть быстро гнало к «Вызывающему».

— Кого еще нет? — спросил Муррей. — Скоро придется отвести пароход от берега.

— Людерса и Симпкинса…

— Вон кто-то бежит!

Это старый Людерс бежал по мосткам, нагруженный рукописями.

Море горело уже почти у самого места переправы, когда Людерс подбежал и свалился в шлюпку, но тотчас вскочил, вылавливая из воды упавший корабельный журнал.

— Где Симпкинс? — крикнули ему с борта, когда шлюпка приблизилась.

— Я видал, он… Ох, дайте перевести дыхание, задыхаюсь… Он бежал к резиденции губернатора. Дайте руку, голова кружится…

Людерса подхватили дюжие матросские руки. Плоскодонная барка, — пристань Острова, — загорелась.

— Скверно, — сказал Муррей. — Для Симпкинса путь отрезан.

Сквозь густые клубы дыма Гатлинг, наконец, увидел фигуру человека, показавшегося на палубе «Елизаветы». Симпкинс бежал сюда. Но на полдороге он увидал, что пламя преграждает ему путь. Мгновение он постоял в нерешительности и бросился по боковым мосткам в ту сторону Острова, куда еще не дошла горящая нефть.

«Вызывающий» был уже под парами.

— Отдать якорь! — скомандовал Муррей. — Задний ход! Право руля! Полный ход!

Пароход огибал Остров, идя в ту сторону, куда бежал Симпкинс. Вот Симпкинс добежал до последнего корабля и уселся в ожидании помощи. Переменившийся ветер застилал пароход густым слоем дыма, так что трудно было дышать. Быстро спустили шлюпку.

— Скорей, скорей! Задыхаюсь! — кричал Симпкинс.

Наконец, его взяли на шлюпку и доставили на корабль. Карманы Симпкинса были сильно оттопырены, но лицо его расплывалось в улыбку. Заметив пытливый взгляд Гатлинга, он хлопнул руками по карманам и сказал:.

— Вещественные доказательства! Однако пойду переодеться, весь прокоптился…

Капитан отдал команду итти полным ходом. Жара от пожара становилась невыносимой. Дым душил, пламя захватывало все новые пространства.

— Если бы не водоросли, которые задерживают разлитие нефти, без жертв не обошлось бы, — заметил Муррей.

Через четверть часа «Вызывающий» выбрался из полосы дыма. Все вздохнули с облегчением. На палубу вышел Симпкинс. Он умылся, переоделся и насвистывал что-то веселое. Вивиана смотрела на Остров. Над ним, как необъятный, гигантский зонтик, касавшийся вершиной высоких перистых облаков, расстилался дым — багровый в лучах заходившего солнца. А внизу кипело горящее море. Как пламенные столбы, падали одна за другой высокие мачты. В свете пожара Саргассово море, покрытое водорослями, казалось морем, наполненным кровью…

КРАСАВИЦА АК-ЮЛДУЗ

Краеведческо-приключенческий рассказ

А. Кара-Курт

После томительного перехода по раскаленным пескам Кара-Кум, мучительно хотелось поскорее добраться до привала, растянуться на брошенном потнике и распрямить затекшие на седле ноги.

Устрашенные бесчисленными полчищами комаров, этих полновластных хозяев Камышевых побережий Аму-Дарьи, мы набрали полные мехи воды и, запасшись молодым камышом для коней, отдалились от реки километров на семь.

Южная ночь опускалась быстро и, когда мы выбрали место для ночлега у подветренной стороны высокого бархана[2]), уже совсем стемнело.

Степняки умеют необычайно быстро устраиваться на привалах. Через десять минут расседланные кони смачно жевали камыши, костер из саксаула[3]) веселыми языками облизывал подвешенный на треногах чайник. Расположившись на потниках, раскинутых вокруг костра, мы чувствовали себя достаточно уютно.

Из пяти человек только я был русский, да и я свободно мог сойти за киргиза. Загоревшая под жгучими лучами солнца кожа лица и рук мало отличала меня от моих спутников, а одежда была вся киргизская. Широкие цветные шаровары заправлены в кожаные чулки с востроносыми, зеленозадыми туфлями; поверх длинной рубахи с отложным воротником— полосатый халат; на голове белая войлочная шляпа с разрезанными спереди и сзади полями.

За восьмимесячное пребывание в Казахстане я, и раньше хорошо державшийся в седле, усвоил себе киргизскую — небрежную, но в то же время прочную — посадку и, научившись говорить не особенно бегло, отлично стал понимать их несложный язык.

Хотя такие ночевки в степи или на берегу арыка[4]), под развесистым, похожим на вяз карагачом, стали в моей жизни делом обыденным, — все же они не утеряли для меня своей чарующей прелести. После долгого дня в седле, какой удобной постелью кажется разостланый на земле потник и брошенные в головах седельные сумки! Вместо низких потолков душных комнат, — темно-синее южное небо с яркими блестками бесчисленных звезд; легкий ночной ветерок ласкает разморенное дневным зноем тело; костер весело поблескивает, и ночная тишина точно убаюкивает усталого путника.