Всемирный следопыт, 1927 № 06

В бухарском эмирстве я задержался недолго, — дружил эмир с царскими властями. Пришлось перебраться к туркменам. Народ они гостеприимный, и такому джигиту, каким был я, всегда было готово угощение. Но не по сердцу было мне питаться чужим хлебом, вот и нанялся я в почтари и стал возить пакеты между Каршами и Керками. От этого заработка, правда, не разживешься, но на корм себе и коню хватало, а прежняя жизнь выучила довольствоваться немногим.

Но и здесь жизнь шла также, как и у нас: бедняку жилось не легче, а баи так же катались, как сыр в масле, да выжимали сок из тех, кто послабее.

Завел я и здесь дружбу с бедняками и принялся за прежние разговоры.

Вернулся я раз из Каршей, сдал пакеты, отпустил подпругу у седла и, поставив Ак-Юлдуз на выстойку, принялся за вкусный пилав. Вдруг поманил меня пальцем служащий столовой. Отошли мы на задний двор, — он и шепчет торопливо: «Веди свою лошадь будто на водопой, а тайком выбирайся из Керков. Сегодня на базаре говорили, что неладные про тебя слухи пришли. Хочет наш бек выдать тебя царскому начальству. Что ты там зарезал, что ли, кого?» — Нет, — говорю, — никого не зарезал. — «Ну, — говорит, — это дело твое… Только не мешкай, коли головой дорожишь!»

Вернулся я в столовую, покурил, встал, потянулся.

— Эй, хозяин! — кричу послышнее, — побереги мои куржумы да гляди покрепче, — большие в них деньги хранятся.

«А ты куда?» — спрашивает хозяин.

— Коня вымою, — видишь, сколько поту налипло, — ответил я и неспешно повел Ак-Юлдуз к Аму-Дарье.

Прошел я, не торопясь, по берегу, поболтал с паромщиками, послушал новости и выбрался в кишлак, тянувшийся вдоль Аму-Дарьи.

Там попоил я коня, сел и ходкой рысью пошел между садами забирать в сторону афганской границы.

После коротких сумерек опустилась ночь. Я уже считал себя спасенным, да и убрался бы благополучно, кабы не пожалел мою Ак-Юлдуз. Сто шестьдесят верст прошла она в эти сутки, да еще сорок верст считали от Керков до афганской грани.

Отъехав верст двадцать, решил я на часок дать коню передышку. Отпустив подпруги, привалился около стены заброшенной туркменской усадьбы, да сам не знаю, как и задремал. Только слышу, — встрепенулась Ак-Юлдуз, ходившая на воле, и бежит ко мне. А я знал, что никогда попусту конь мой не тревожится. Быстро подтянувши на всякий случай подпруги, прислушиваюсь. Дорога из города шла по прибрежным пескам, но невдалеке от моего привала делала поворот на каменное взгорье.

Сначала почудились мне неясные шорохи, но только хотел я приложить ухо к земле, как тишину вдруг сразу прорвало, и совсем рядом со мной бешено застучали десятки конских копыт.

Одним прыжком очутился я в седле и гикнул Ак-Юлдуз. Несмотря на усталость, резво взяла моя кобылка, и шум погони стал уже стихать, как вдруг Ак-Юлдуз сделала такой скачок влево, что я еле удержался в седле. Вглядываюсь в темноту и больше слышу, чем вижу, что наперерез мне продирается сквозь сады кучка всадников. Еще прибавила ходу Ак-Юлгуз, — и эти всадники остались сзади.

Скачу без дороги, и одна мысль сверлит голову: «Только бы не отбиться от направления на афганскую границу!» Как вдруг слева наседает еще отряд.

«В кольцо взяли, — думаю, — но еще поборемся, — ведь подо мной Ак-Юлдуз, лишь бы пулей не достали». Только успел подумать, как в темноте засвистели пущенные наугад пули.

«Ну, — думаю, — этак не скоро попадете, а до рассвета я вас всех растеряю».

Выскакал я на дорогу, и еще ходче пошла Ак-Юлдуз. Погоня постепенно стала отдаляться и, наконец, я потерял преследователей из виду. Не впору, видно, их коням равняться с Ак-Юлдуз! Стал я сдерживать коня: «Пускай передохнет, ведь не знай сколько еще скакать приведется». Стало светлеть. Я скачу спорым махом да осматриваюсь, словно загнанный волк.

Только вижу: по дороге навстречу трусит на клячонке туземный джигит-полицейский. «Ну, — думаю, — эта рвань не страшна!» Выхватил на ходу шашку да полным махом прямо на него. Заметался мой воин, скакнул с дороги и давай плетью выделывать шкуру своему дохлецу.