Всемирный следопыт, 1928 № 09

«Я отнюдь не намерен упрямо носиться со своими идеями; я всегда готов от них отказаться и перейти к другим, если для этого представляются достаточно солидные основания. Я считаю это для себя единственно правильным, поскольку моей целью является познать истину в тех пределах, в каких я в состоянии ее охватить. И с помощью того небольшого таланта, который мне дан, я стараюсь вырвать мир из власти старых языческих суеверий и направить его на путь знания и истины…»

Он был поразительно здоровый человек, и в возрасте восьмидесяти лет его рука лишь чуть заметно дрожала, когда он придерживал ею микроскоп, демонстрируя посетителю своих маленьких зверюшек или восхитительных зародышей устриц. Но он как истый голландец был большой любитель выпить, и единственным нездоровьем, какое он знал, была некоторая разбитость по утрам после неумеренных возлияний. Он презирал и ненавидел врачей, — как они могут что-либо знать о болезнях организма, если они не знают о его устройстве и тысячной доли того, что знал он сам! И у Левенхука были свои теории — в достаточной степени дикие— относительно причин этой разбитости. Он знал, что в его крови плавает масса маленьких шариков, — он был первым человеком, который их увидел. Он знал также, что эти шарики должны проходить через очень узенькие капилляры для того, чтобы попасть из артерий в вены, — разве не он открыл эти крошечные кровеносные сосуды в рыбьем хвосте? Ну вот, стало-быть, ясно, что после бурно проведенной ночи его кровь делается слишком густой для того, чтобы свободно проходить из артерий в вены. Значит, нужно ее как-нибудь разжижить!

Вот что он писал по этому поводу Королевскому Обществу:

«Если я на ночь слишком плотно поужинал, я выпиваю с утра несколько больших чашек кофе, и притом такого горячего, как только можно глотать. Это вызывает у меня сильную испарину, и если таким образом мне не удается восстановить свой организм, то и целая аптекарская лавка не в состоянии сделать больше; и это единственное средство, к которому я прибегаю вот уже много лет, когда чувствую в себе лихорадку».

Этот горячий кофе привел его к новому, интересному открытию относительно маленьких животных. Во всем, что бы он ни делал, он всегда старался подметить какое-нибудь новое таинственное явление природы, потому что его сознание постоянно было погружено в мир этих маленьких драм, которые проходили под его линзами, — совершенно так же, как ребенок с полуоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами прислушивается к волшебным сказкам старой няни… Ему никогда не надоедало читать одну и ту же сказку природы, ибо он всегда находил в ней что-нибудь новое, и многие страницы увлекательной книги природы были измяты и истрепаны его ненасытным любопытством…

Спустя несколько лет после открытия микробов в своем рту, предаваясь в одна прекрасное утро своему высокоцелебному потению с помощью кофе, он вздумал еще раз посмотреть на белое вещество из, промежутков между зубами. Но что это?.. В нем не оказалось ни одного маленького животного. Или, вернее сказать, там не было ни одного живого, потому что ему казалось, что он различает мириады мертвых микробов, — и лишь один или два. из них еле-еле двигались, как будто они были тяжело больны.

— Святые угодники! — пробормотал он. — Надеюсь, что какой-нибудь большой лорд из Королевского Общества не станет искать их в своем рту, чтобы в случае неудачи опровергнуть мои наблюдения.

Но стойте! Как было дело? Он пил кофе, и притом такое горячее, что почти ожег себе губы. Ему вздумалось посмотреть на маленьких животных из белого вещества, находящегося между передними зубами. Это было сейчас же после того, как он выпил кофе.

Он бросился осматривать содержимое своих задних зубов.

«С величайшим удивлением я увидел невероятное количество маленьких животных, и притом в таком крошечном кусочке вышеуказанного вещества, что этому трудно поверить, пока не убедишься собственными глазами…»

Затем он проделал тщательный опыт со стеклянными трубочками, нагревая в них воду с ее крошечными обитателями чуть выше температуры горячей ванны. Маленькие создания моментально прекратили свою оживленную беготню взад и вперед. Он охладил воду. Они не ожили, — так! Значит, горячий кофе убил маленьких зверюшек из его передних зубов!

С каким наслаждением он снова ими любовался! Но в то же время он был сбит с толку, он был расстроен, потому что не мог отличить головы от хвоста ни у одного из своих маленьких животных. Они скользили сначала в одном каком-нибудь направлении, затем останавливались, поворачивались и плыли назад с такой же быстротой, не делая больше никаких поворотов. Значит, у них должны быть головы и хвосты! У них должна быть печень, должны быть мозги и кровеносные сосуды! Он перенесся мыслью на сорок лет назад, когда с помощью своей всемогущей линзы он обнаружил, что мухи и сырные клещи, казавшиеся такими простыми и грубыми невооруженныму глазу, оказались так же сложно и совершенно устроенными, как человеческие существа.