Всемирный следопыт, 1929 № 11

Тут он вырос и провел всю жизнь, и вероятно ему даже и не нужно было бы зрения для того, чтобы этой тропинкой пересечь лес.

После получаса ходьбы почва стала более мягкой, и ноги без шума опускались во влажный мох. Потом между стволами мелькнули просветы, и Дзыга остановился на краю громадной болотистой поляны.

Он едва ли бы смог объяснить кому-нибудь или даже себе самому, какое чувство заставило его спуститься с сеновала и в последний раз пойти взглянуть на обреченного на смерть зверя. Дзыга вырос в лесу и не привык много говорить, а тем более рассуждать о таких сложных вещах. За свой долгий век лесной жизни он не часто видал людей. Звери были ему ближе. Они жили кругом, тоже повинуясь темному мудрому призыву, исходившему из глубины существа.

Эго была мудрость бесчисленных поколений, передававших по наследству опыт радости, борьбы и избегнутой опасности.

Этот голос шел впереди рассудка. Случалось, он приказывал бежать, хотя еще не было видно какой-либо опасности, иногда властно, не допуская возражений, посылал вперед.

Еще вчера Дзыга был здесь, чтобы проверить, не ушел ли куда тур с облюбованной им поляны. Потом он заботливо выбрал места, где поставить охотников и откуда пустить собак. Так приказал сам пан лесничий. А теперь пришла ночь. Она темным туманом заволокла серые мысли дня, и волнующе родной и близкой стала жуткая жизнь погрузившегося во мрак леса. Тогда, не рассуждая, он двинулся навстречу тоскливому, грозному призыву, донесшемуся до него из лесной чащи.

Луна поднялась еще выше, и на сверкающей от росы поляне можно было разглядеть каждую травку. Посреди луга ярко блестела узкая извилистая полоса ручья, местами скрывавшегося за группами ивняка. Слабый, но холодный ветерок тянул с противоположной лесной опушки. Поляна была пуста, и Дзыга с недоумением пробежал по ней взглядом из конца в конец. Потом позади одной из ивовых зарослей послышались тяжелые шаги, несколько раз хлипнула болотная жижа, и массивная черная фигура, не спеша, вышла на открытое место.

Тур остановился, высоко поднял голову и несколько раз втянул воздух расширенными ноздрями. Его голова с гигантскими, чудовищно толстыми и изогнутыми внутрь и вверх рогами четко вырисовывалась на фоне неба. Дзыга, опершись локтями о колена, неподвижно сидел у подножья сосны на опушке леса.

Несколько минут зверь напряженно прислушивался, потом опустил голову и тяжелым размашистым шагом направился к лесу. Он двигался наискосок к опушке и постепенно приближался к леснику, прижавшемуся у подножья сосны. Шагах в пятидесяти от него волна теплого дыхания леса принесла человеческий запах, и тур, как пораженный стрелой, резким движением повернулся вбок. При свете высоко поднявшейся луны он стоял перед Дзыгой как олицетворение первобытной мощи. Серебристо-серая полоса вдоль хребта резко выделялась на смоляно-черной шерсти. Голова с грозными рогами и кудрявым в крутых завитках лбом наклонилась вперед. Гигантское туловище подобралось как для прыжка… и вдруг животное успокоенно выпрямилось.

Отразившись от лесной опушки, ветер принес давно знакомый запах человека, жившего там, за дубовой рощей, человека, которого он знал с самых первых дней своей жизни в лесу и который не был врагом. Зверь дружелюбно замычал, встряхнул кудрявой головой и медленно направился к лесу. Еще момент, и его черная громада слилась с опушкой.

Тур узнал и приветствовал Дзыгу.

Дзыга почувствовал, что его сердце сжалось. Тур узнал и приветствовал его, а он завтра поведет панов, чтобы его затравить и с могучего лба содрать кудрявую шкуру… Но ведь пан лесничий приказал… И разве можно ослушаться пана лесничего?..

Старик поднялся на ноги, оперся спиной о ствол дерева и оторопело уставился на опустевшую, ярко озаренную лунным светом поляну. В голове теснились самые невозможные и страшные мысли. Такие страшные, что их нельзя было даже самому себе высказать словами. Моментами делалось мучительно тяжело. И вдруг старик осознал, что сейчас, уже на склоне своей долгой жизни, он в первый раз ничего не понимает и не знает, что будет делать завтра…

* * *

Раздвинув рогами кусты опушки, тур медленно углубился в лес. Низко склонившиеся ветви столетних дубов сразу скрыли небо, и бархатно-черный мрак прорезывался лишь редкими лучами лунного света. Тур шел к своему верному убежищу в непролазном молодом дубняке, покрывшем огромную вырубку почти в середине леса. Здесь он проводил день и укрывался от преследований охотников, наводнявших последние годы лес.

В тупой памяти старого зверя проходили смутные образы прошлого. На открытых полянах спокойно паслись бурые самки с прыгающими кругом желтоватосерыми телятами. Огромные, черные, с серой полосой на спине быки бродили поодаль, и какому обитателю леса могло притти в голову посягнуть на стадо, защищаемое этой грозной стражей?

Потом начали приходить люди с громом и собаками, и стада не стало. Если бы они знали тогда, что от лающих и беснующихся собак незачем бежать и что нельзя стоять, взрывая землю рогами, против человека с громом в руках?