Всемирный следопыт, 1930 № 08

Луна в кольцах.Это вдоль береговплывут льды.От льдов над тундройгорят полоха.

Пораженный, я сдернул с головы одеяло и взглянул по направлению, откуда доносилась песня.

В полутора десятках шагов от меня, около устало лежавшей оленьей упряжки, сидел на снегу широкоплечий самоед в пестрой парке из нежных молодых наплюев. Капюшон парки, окаймленный мехом песца-весняка, был снят.

Закинув покрытую копной вороных густых волос голову назад, закрыв глаза, как приветствующий полную луну волк, незнакомец вдохновенно тосковал па теплу.

Плохо горят, но не греют.Парка у меня в инее.У оленей в ноздрях лед.Хорошо бы найти дров,хорошо бы разложить костер.

Но кругом голубые снега,кругом тундры Средней страны.

Я приподнялся и сел. Услышав это, человек перестал петь. Встав со снега, он шагнул ко мне.

— Ана дорово, Ненач! (здорово, человек!) — спокойно приветствовал он меня.

Человек! Как иначе он мог назвать меня.

Изумленный донельзя странностью встречи, я ответил самоеду приветствием его далекой родины:

— Здорово, человек!

В наших приветствиях, несмотря на внешнюю холодность, звучала радость встречи в Средней стране двух человеческих существ.

Так произошла первая и последняя встреча Голубоглазого и Выку Нэркагы, певца полуострова Я-Мала.

ПЕСНЯ В ПОЛЯРНОМ БЕЗМОЛВИИ

В ту запомнившуюся навсегда ночь я присутствовал при незабываемом зрелище. Я видел, как рождается в полярном безмолвии человеческая песнь. За предложенной мной скудной трапезой из мерзлого оленьего мяса мы обменялись скудными сообщениями о себе и о причинах, заставивших нас пересекать Среднюю страну.

— Я зовусь — Выку Нэркагы, Пушной Человек, — сказал он, — ловко раскалывая ножом кусочки мяса на тонкие пластинки. — Работаю оценщиком мехов в фактории Госторга в Халмер-Седе. Еду в Москву на с'езд советов. Выбран племенами тундр Таза и полуострова Гыда-Ямы.

После ужина, уступая моим настойчивым просьбам, Пушной Человек спел две песни, вылетевшие из его горла легко и свободно.

— Я с детства пою, — смущенный моим интересом, закуривая трубку из мамонтовой кости, признался он. — Почему пою — не знаю. Другие не поют, разве только когда напьются веселящей душу водки. Известен я этим. Земля отцов — Я-Мал и весь Таз — зовет меня за пение Веселым Горлом. Когда сердце захочет, тогда и пою, что в ум придет. Вот и сегодня сердце песен просит. Какую тебе, Ненай Ненач? Хочешь спою, как я охотился в Гыда-Яме за голубым песцом?

Несколько мгновений Выку молчал, следя взглядом за переливами сияния, потом закинул назад по-волчьи голову, и из горла его снова понеслись низкие, клокочущие звуки:

Ночь голубая, как песец,за которым я охочусь.Сплю в снегуНого дразнит меня.И я вижу только кровавую нить,тянущуюся из горлапойманных куропатокрядом со следом.Ночью ты спишь, богатый зверь.Ты спишь, а я ищу твое лежбище.Но рано или поздно я все равнонайду и убью тебя, Ного.

Убью и шкуру твою вынув фактории из-за поясаи брошу с веселым сердцем перед русским.

Потом, пугая искавших ягель оленей, зазвучала гортанная песнь о Большом Человеке.

— Эгой! — пел на резком наречье самоедов Я-Мала, раскачиваясь из стороны в сторону, Выку-Нэркагы.

Дым костра поднимаетсяи исчезает вверху чума.Так же, как поднялсяи ушел от нас Ленин.Э-гой!..Он ушел от нас в Течида-Иры,морозливый месяцЛенин —Большой Человек.

Он ушел,но следы его слов осталиськак следы лыж на снегу.Э-гой!..Мы пойдем по этим следамна охоту за злыми людьми.Мы будем безжалостны к ним так же,как мы безжалйстнык оленьим зверям

Спев песню, Выку Нэркагы стал надевать подбитые лошадиной шкурой лыжи.

— Олени ушли далеко, — безразлично пояснил он. — Когда ехал, видал волчьи следы.

Я понял — это был предлог, чтобы избежать дальнейших расспросов.

На рассвете мы расстались. Веселое Горло поехал на юг, в город могилы Большого Человека — в Москву.

Я поехал по следам его нарт — на север…

МОГИЛА МЕЖДУ РЕЧКАМИ ЯРОТТА И ПОЙЧИТ