Всему свое время

Вчера он предложил внуку Василию съездить с ним в Евпаторию; он давно полюбил этот маленький городок, и теперь разлука с ним на срок более двух-трех месяцев становилась тягостной. Может быть оттого, что он напоминает ему Марсель – место, в котором прошло его детство, период его жизни настолько отдаленный, что память о нем уже едва теплилась и лишь иногда, зыбко и неясно пробивалась в стариковских сновидениях. Сны в его возрасте примечательны тем, что не всегда удается четко разделить – это уже снится или пока наяву продолжаются воспоминания, вызванные копанием в сокровенных уголках все еще ясной памяти. Конечно же, море в первую очередь придает Евпатории сходство с тем, далеким уже во всех отношениях городом и еще цветущие акации на набережной. Там тоже были деревья, он уже не совсем уверен какие, скорее всего, каштаны или может платаны. Здания на марсельской набережной несопоставимы по размерам с этими, но память услужливо стирает всякие архитектурные и объемные различия. Он родился в Марселе, где прожил тринадцать коротких детских лет и отправился на войну в далекую Россию, чтобы отомстить за своего деда, боевого генерала воевавшего под началом великого императора. Отправился, чтобы остаться в ней навсегда, вместе с десятком своих товарищей по оружию. Бросил их родной брат отца капитан Самуэль неподалеку от Ак-Мечети, откуда вынеслась сотня русских казаков в тот момент, когда они набирали пресную воду в прибрежной балке. Но дело было не только в казаках или, скорее всего, вовсе не в них. Самуэль Дюбуа, как после стало известно, специально оставил своего племянника на чужом берегу: в случае невозвращения Георга во Францию наследником всех богатств семейства Дюбуа становился сам Самуэль. Они все остались в этой затерянной в тарханкутской степи деревушке, поскольку упорно дожидались своего судна, считая, что их бросили совершенно случайно. Это бесполезное ожидание тянулось больше месяца, и за это время эскадра союзников покинула Черное море. Так они стали жителями России, обзавелись семьями и расселились по городам и селам Крыма. Из той первой команды в живых уже нет никого, кроме самого Георга, он был самым юным на корабле, ему же выпала печальная участь закрыть глаза своим товарищам, когда пришла их последняя минута. И тогда же он поклялся каждому из них, что он позаботится об их семьях. И он так и делал по мере сил, пока ему самому не стукнуло девяносто, что, конечно же, освободило его от прежних обязательств. Теперь он тоже попадает в категорию людей, нуждающихся в помощи, но Георг изо всех сил старается смотреть за собой сам, и пока что это ему удается.

Вот и сегодня он сам запряг Кешу в тележку и уложил корзину с подарками для евпаторийских родственников и друзей. А какие подарки из села для горожан, кроме провизии? И сейчас там яблоки, виноград, лук и чеснок – все со своего огорода. Да еще рыба и куриные яйца. Они выехали задолго до захода солнца, рассчитывая на следующее утро добраться до города. Ослик Кеша, как и его хозяин, давно уже преклонного возраста, очевидно, поэтому он не попал под коллективизацию, но он еще достаточно силен для двух седоков и небольшой поклажи. Однако на небольших подъемах внук шагает рядом с тележкой, а там, где круче, спешивается и Георг, несмотря на бурные протесты мальчика.

– Василий, я прошу тебя, перестань возмущаться, – останавливает его Георг, – если бы ты только знал, какое это удовольствие пройтись, хотя бы полверсты. А больше я и не прошу. Но внук почему-то не верит, что деду в его девяносто доставляет удовольствие идти пешком. Ничего, думает Георг, доживешь до моих лет, поверишь. Правда, недавно он с огорчением заметил, что эти полверсты с каждым разом даются ему все труднее.

Ему вдруг подумалось, что это, наверное, последняя поездка в город, и от такой мысли душа его опечалилась. Но если бы он высказался на эту тему перед своим другом священником Никифором, то наверняка получил бы суровую отповедь в том духе, что никогда не пытайся сам определить время своего ухода, ибо это в руках Всевышнего, он знает твой срок. Но если ты будешь сам его называть, то на небесах могут подумать, что ты его призываешь таким образом, и тебе и впрямь уже пора. Раз ты так настаиваешь. Но вот тебе вместо твоей ереси. Яко неплодную смоковницу, не посеци мене, Спасе, грешнаго, но на многая лета пожидание ми даруй, напаяя душу слезами покаяния…Запомнил? Вот и повторяй ежечасно, сын мой. Отец Никифор – опора для Георга с первых дней их знакомства. И сегодня он должен с ним встретиться; он уже чуть было не подумал – последний раз, но вовремя спохватился.