Всеобщая история искусств. Искусство древнего мира и средних веков. Том 1

Изучение крупных исторических периодов и творчества отдельных мастеров ясно показывает обусловленность их всей материальной основой общества. Однако из этого вовсе не следует, что искусства отдельных эпох представляют всего лишь ограниченно исторический интерес. «… человеческое мышление, — говорит Ленин, — по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания». (См. Сочинения, 4-е изд., том 14, стр. 122).

Определение Ленина достижений человечества в области науки помогает понять и ценность достижений человеческого творчества в области «мышления в образах», в искусстве. Ни один из великих мастеров, ни одно из художественных направлений прошлых веков не может быть признано абсолютной нормой художественного, но каждая ступень в развитии искусства, каждая великая эпоха художественного расцвета открывала новые стороны этого абсолютного художественного идеала и потому представляет непреходящую ценность для всего человечества.

8

Осмысление и истолкование художественного произведения, которое занимает такое большое место в истории искусств, является одним из важных условий его жизни. Всякий зритель, в частности историк искусств — это не бездеятельный созерцатель художественного произведения; он действенно участвует в его существовании. Еще французский мыслитель XVI в. Монтэнь заметил и считал закономерным, что «читатель часто находит в писаниях других совершенства иные, чем те, которые вкладывал сам автор, и придает им более богатый смысл и выражение». Шекспир в прологе к «Генриху V» обращается к зрителю с призывом помогать автору своей фантазией перелетать с ним через время и пространство и восполнять все несовершенства игры. В сущности, это относится к каждому художественному произведению. В этом смысле нужно понимать и распространенное среди художников мнение, что картину заканчивает зритель.

Правда, в действительности часто случается, что зритель, вместо того чтобы закончить, портит замысел художника. «Хорошо, что картины не слышат, — признавался один старинный писатель, — а то бы они давно скрылись… Зрители думают, что картины выставлены у позорного столба за тайное преступление, которое должно быть раскрыто». Действительно, зрители часто неверно понимают художественные произведения, и порою это приносит глубокие огорчения художнику. И все-таки Гегель сравнивал восприятие художественного произведения с диалогом. Дикий кактус, говорил он, цветет своими редкими прекрасными цветами, не зримый никем; наоборот, художественное произведение всегда ради кого-то существует, к кому-то обращает свою речь.

Разумеется, действенность зрителя и читателя не дает ему права произвольно вкладывать в художественное произведение все, что ему вздумается. Произведение искусства не предназначено быть вместилищем случайных личных переживаний зрителя. И все-таки оно предоставляет достаточно широкое поле деятельности для зрителя. Прекрасным примером этого может быть «Тартюф» Мольера. Комедия эта была направлена своим острием против католических ханжей, и адресаты за меткую сатиру постарались отомстить ее автору. Но замысел Мольера имел такой общечеловеческий характер, что в Англии XVIII века, где никто не знал об Обществе ев. креста, Тартюф воспринимался и использовался в качестве насмешки против пуритан-ханжей.

Имея дело с произведениями искусства нового времени, не трудно истолковывать их так, как понимали их современники. Но при изучении древних произведений, проникнутых далекими современному человеку мифическими и религиозными представлениями, современный зритель с полным правом ищет под наслоениями отживших воззрений и предрассудков не потерявшую своего значения жизненную мудрость. Впрочем, нужно оговориться, что это приближение старого искусства к современности, извлечение из него жизнеспособного ядра оправдано лишь в той мере, в какой это необходимо для того, чтобы художественный образ продолжал жить и оказывать воздействие и в наше время.

Не следует, конечно, думать, что в «диалоге зрителя и искусства» действенная роль принадлежит одному зрителю. Само художественное произведение наделено огромной силой воздействия. Искусство учит нас по новому видеть и этим самым более глубоко понимать мир. Многие художники, и в частности Роден, настойчиво твердили, что «профаны смотрят на мир, не видя его». По мысли Маркса, само искусство, возникнув из трудовой деятельности людей, стало оказывать свое влияние на развитие человека, особенно на развитие его эстетических представлений (К критике политической экономии, Собр. Ооч., т. XII, стр. 182).