Всеобщая история искусств. Искусство древнего мира и средних веков. Том 1

Незадолго до прихода в Америку Кортеса государство Майя было завоевано пришедшими с севера ацтеками, стоявшими на более низкой ступени культурного развития. Это завоевание сравнивают с завоеванием Греции Римом. В XIV веке ацтеками был основан город Мексико. Искусство завоевателей стояло на службе сурового и мрачного культа. Нигде на земном шаре этот культ не выражался в таких бесчеловечно-жестоких формах, нигде божество не требовало такого огромного количества человеческих жертв. Самый торжественный обряд этого богослужения заключался в вынимании жрецом из принесенного в жертву человека его живого, бьющегося сердца. Момент этот был запечатлен в древних рельефах.

Один из памятников скульптуры ацтеков — это огромный столб-страшилище, изображающий богиню земли (33). Черты первобытной магии, идея устрашения выражены в высокосовершенной художественной форме. Богиня представлена без головы и рук, в позе готовящегося к прыжку зверя. Змеи, символы потоков крови, опоясывают ее тело. Пояс украшен огромным черепом, ноги кончаются когтями ягуара. В сравнении с этим чудовищем негритянские маски кажутся невинными детскими игрушками (ср. 25). При всем том нельзя не подивиться развитой скульптурной форме. В этом произведении сохранен массив каменного блока и прекрасно выдержана градация планов, которые завершаются объемом черепа. Кое-где камень обработан тонкой гравировкой.

Третьим очагом древнейшего искусства Америки было Перу, культура которого была менее суровой. Среди памятников прикладного искусства и особенно глиняных изделий встречаются сосуды, которым придана форма животных или форма человеческой головы (34). Некоторые из этих изделий поражают своей жизненной правдой, прекрасно схваченными чертами лица, мимикой, выражением добродушия. Видимо, такое живое искусство было распространено в народной среде, в памятниках, не связанных с обрядом. Оно говорит о тех возможностях, которые хранили в себе древнейшие народы Америки, но которые так и не получили полного развития.

Искусство первобытного общества за долгие годы его существования отличалось значительным разнообразием его проявлений. Оно подкупает нас свежестью восприятия, яркостью выражения, порою наивной чистотой. Это особенно касается доисторического искусства Европы и, в частности, древнего каменного века. Сила, правдивость этого искусства настолько велики, что историки говорили даже о реализме первобытных росписей. В них видели предвосхищение импрессионизма.

Наивность восприятия и яркость образов заметны также в искусстве некоторых отсталых народов. В начале XX века оно вызывало настоящее преклонение. Создатели новейшего искусства в своем увлечении примитивным готовы были во имя негритянской пластики низвергнуть все кумиры античной красоты, отречься от Бетховена ради негритянского джаза.

Отсутствие профессионализма в первобытном искусстве помогло ему стать народным. Богатство воображения, отразившееся и в первобытном искусстве и в народных сказках, по справедливому замечанию Горького, предвосхищает дальнейшие достижения человеческого ума. В вымыслах мифа были поставлены задачи, над осуществлением которых человечеству пришлось впоследствии трудиться долгие столетия.

Вот почему современного человека так влечет к себе народная сказка, фольклор, и мы не можем простить жестокость и варварство колонизаторов, безжалостно уничтоживших остатки первобытных культур в покоренных краях.

Но все это не дает права идеализировать первобытную культуру. Нет никаких оснований представлять себе ее в виде прекрасной идиллии, как царство справедливости, бескорыстного труда и безмятежного счастья. Первые шаги человека на поприще культуры были омрачены его глубоким неведением окружающего мира и своей собственной природы. Первобытный человек жил под страхом вечной тайны. «Дема» — это нечто страшное, необычное, необъяснимое, тяготеющее над его сознанием.

Примитивный человек не знает прелести неприкрашенной правды, не может мужественно смотреть в глаза истине, так как мир для него — это в значительной степени проекция его желаний. Недаром после поражения дикарь спешит сложить песню о своем мужестве. Это неведение толкает его на жестокости, на человеческие жертвоприношения, на человекоядение и на половое общение с зверем. Этим объясняется, что проблески зоркости первобытного человека при попытках более глубокого проникновения в сущность вещей обращаются в зависимость от материала и- схемы, в обоготворение знака, в грубое идолопоклонство.

На путях к более высокой ступени культуры, к большей творческой свободе нужно было, чтобы идол превратился в прекрасную статую, обряд — в пляску и в поэзию — миф.

ГЛАВА ВТОРАЯ