Всеобщая история.

Как с македонской гегемонией, так еще скорее примирился историк с римским завоеванием. Непосредственное чувство эллинского патриотизма и свободы было более живуче в массах пелопоннесцев и в грубых этолянах. Клеомен вернее, нежели Арат, воплощал в себе эллинские предания, и в союзническую войну восторжествовавшая в Спарте народная, или клеоменовская, партия поспешила заключить союз с этолянами. Опору македонскому влиянию Антигон Досон нашел в спартанской олигархии. Впоследствии в борьбе с Римом упорное сопротивление завоевателю оказывали народные партии в городах и союзах, а беспощадность римлян по отношению к этолянам обусловливалась неуступчивостью их и всегдашнею готовностью встать самим против завоевателя и соединить около себя прочих эллинов во имя независимости родной земли. Рассудительное меньшинство, к коему принадлежал и Полибий, видело спасение Эллады единственно в примирении с совершившимся фактом и, стараясь подыскать оправдание для своего поведения в воображаемых несравненных достоинствах как самого победителя, так и его учреждений, поставляло в заслугу себе заботу о возможных улучшениях в положении завоеванной Эллады. Народные массы, напротив, увлекаемые до самозабвения любовью к родине, готовы были погибнуть в непосильной борьбе за свободу. Предоставленные самим себе, разъединенные предшествующей историей и социально-экономическими распрями, они не находили ни целесообразных орудий борьбы, ни таких форм общежития, которые сплотили бы всех или по крайности значительное большинство эллинов в единую политическую и военную силу. Не более дальновидны и изобретательны были и их вожди; более благоразумные из них, сознавая бесплодность сопротивления и не теряя самообладания, предпочитали приспособляться к новому порядку вещей и тем спасти хоть что-нибудь от разрушения и гибели. Личности, к концу ахейской войны выдвинутые на поверхность движения только тем, что не останавливались ни перед какими средствами, лишь бы дать исход народному возбуждению, не обладали ни политическими, ни военными дарованиями, и люди благомыслящие, как Полибий, например, почитали деятельность их более пагубною для Эллады, чем самое завоевание. Во всяком случае, на первых порах завоевание приносило с собою некоторое умиротворение, и потому нельзя не верить Полибию, что по разрушении Коринфа и водворении римского господства у всех на устах была поговорка: «Если б не скорая гибель, мы пропали бы». Примирение совершалось тем легче, что роковой конец борьбы с Римом более проницательные из эллинов давно предвидели. Так, Филопемен с уверенностью говорил: «Настанет некогда пора, и эллины вынуждены будут исполнять все по приказу».

В заключение настоящего очерка нам остается изложить существенные черты союзной организации ахеян.

К сожалению, для характеристики взаимных отношений между центральной властью союза и отдельными членами его мы не располагаем документом, равносильным по значению надписи Уссинга, которая проливает свет на союзное устройство этолян. Однако и здесь эпиграфические свидетельства, особенно орхоменская надпись, объясненная Фукаром и Диттенбергером, значительно восполняют литературные известия. Сверх того, показания историков об ахейской федерации гораздо обильнее и яснее, нежели об этолийской, а это помогает раскрыть подлинную связь и смысл некоторых исторических явлений, односторонне освещенных историком, который или сам был участником событий, или черпал свои сведения из не беспристрастных источников.