Всешутейший собор

Другого после подобной реплики Федор вызвал бы к барьеру, однако вокруг были люди, считавшие Пушкина восходящей звездой русской поэзии, и ссориться с ними хозяину не хотелось.

– Только дураки играют на счастие, – отшутился Американец, – а я не хочу зависеть от случайностей, поэтому исправляю ошибки фортуны.

Казалось бы, все кончилось мирно, однако в глубине души Толстой затаил злобу на поэта. Потому, когда Пушкина выслали из Петербурга, он стал (под большим секретом) распространять сплетню, что Александра Сергеевича якобы вызвали в канцелярию его величества и там высекли. Это был излюбленный прием Толстого: клеветать на людей и с интересом наблюдать за их поведением, которое неминуемо вело к пистолетам.

Сплетня разнеслась быстро, но Пушкин узнал о ней несколько месяцев спустя, в Екатеринославе. Он был взбешен и желал тут же драться с Толстым на дуэли. Друзья, однако, удержали его, и поэт излил свою желчь в стихах:

В жизни мрачной и презреннойБыл он долго погружен.Долго все концы вселеннойОсквернял развратом он.

Но, исправясь понемногу,Он загладил свой позор,И теперь он, слава богу,Только что картежный вор.

В послании «К Чаадаеву» (1821), опубликованном в журнале «Сын Отечества», поэт слегка перефразировал прежнюю эпиграмму:

Что нужды мне в торжественномсудеХолопа знатного, невежды призвезде

Или философа, который в прежнилетаРазвратом изумил четыре частисвета,Но, просветив себя, исправил свойозор,Отвыкнул от вина и сталкартежный вор.

Вчитаемся в пушкинские тексты – и перед нами оживут реальные факты биографии Толстого. Упоминание о разврате, которым он изумил свет, возвращает нас и к его молодости, и контактам с островитянками во время экспедиции Крузенштерна, но прежде всего – к связи с самкой орангутанга. «Исправил свой позор» Американец тем, что как раз в 1821 году обвенчался со своей цыганкой А.М. Тугаевой, до этого несколько лет жившей с ним во грехе. А «отвыкнул от вина» он после смерти их первенца – наложил на себя епитимью и дал зарок не пить полгода.

«Мое намерение было не заводить остроумную литературную войну, – писал в сентябре 1822 года А.С. Пушкин П.А. Вяземскому в ответ на упрек последнего в чрезмерной резкости нападок на Толстого, – но резкой обидой отплатить за тайные обиды человека, с которым расстался я приятелем и которого с жаром защищал всякий раз, как представлялся тому случай. Ему показалось забавным сделать из меня неприятеля… я узнал обо всем, будучи уже сослан, и, считая мщение одной из первых христианских добродетелей – в бессилии своего бешенства закидал издали Толстого журнальной грязью… Куда не достает меч законов, туда достает бич сатиры». Стихи Пушкина – это не только сознательное оскорбление Толстого. В контексте снисходительного отношения общества того времени к карточному шулерству слова поэта «картежный вор» приобретали острый язвительный характер именно как насмешка над общественным мнением, узаконившим терпимость к нечестной игре. Это тем больнее ранило графа, что он был шулером-профессионалом, для которого «картежное воровство» сделалось постоянным источником существования.

Толстой тоже не желал оставаться в долгу и разразился самодельными виршами. И хотя их художественное несовершенство было очевидно всем и никто не желал их печатать, Пушкину они наносили страшное оскорбление, а этого граф и добивался:

Сатиры нравственной язвительноежалоС пасквильной клеветойне сходствует немало.В восторге подлых чувств ты,Чушкин, то забыл,

Презренным чту тебя, ничтожнымсколько чтил.Примером ты рази, а не стихомпороки,И вспомни, милый друг, что у тебяесть щеки.

Кощунственно звучала и исковерканная Толстым фамилия – Чушкин. Последний стих намекал на увесистую пощечину, которую бы Американец залепил Пушкину при встрече.

Во время долгих шести лет ссылки Пушкин готовился к дуэли с Толстым. Его часто видели на прогулках с железной палкой в руке. Поэт подбрасывал ее высоко в воздух и ловил, а когда его спросили, зачем он это делает, Александр Сергеевич ответил:

– Чтобы рука была тверже, если придется стреляться, чтобы не дрогнула.

Есть свидетельства, что, находясь в Михайловском, Пушкин по несколько часов в день стрелял в звезду, нарисованную на воротах его бани.