Читаем Вся королевская рать полностью

– Фотокопия. Значит, ты мне не веришь.

Я сказал:

– Завтра пришлю.

В черной трубке щелкнуло, потом послышалось жалобное гудение – звук уносящихся от вас пространств, бесконечности, абсолютной пустоты.


Каждый вечер, вернувшись к себе в номер, я смотрел на телефон. Я говорил себе: «Он зазвонит». Однажды мне даже показалось, что он зазвонил, потому что этот звон жил в каждом моем нерве. Но телефон не звонил. Я просто задремал. Однажды я снял трубку и поднес ее к уху, чтобы послушать слабое гудение – звук тех разнообразных вещей, которые я перечислил выше.

Каждый вечер я спрашивал у портье, не звонили ли мне. Да, иногда мне звонили и оставляли свои номера. Но ее номера не было.

Тогда я подымался в свою комнату, где был телефон и портфель с фотокопией и письменным свидетельством из Мемфиса. Я до сих пор не отдал их Хозяину. Я даже не сказал ему, что они существуют. Я собирался отдать – это входило в мои планы. Но не сейчас. Попозже. После того, как зазвонит телефон.

Но он не звонил.

А примерно через неделю, вечером, пройдя поворот в своем коридоре, я увидел женщину, которая сидела на скамейке невдалеке от моей двери. Я достал ключ, вставил его и уже собирался войти, как вдруг почувствовал, что женщина стоит со мной рядом. Я повернулся. Это была Анна Стентон.

Она подошла беззвучно по толстому ковру, у нее была легкая походка.

– Ты доведешь меня до разрыва сердца, – сказал я и, распахнув дверь, добавил: – Заходи.

– А ты не боишься за мою репутацию? – спросила она. – Ты ведь так за нее беспокоился.

– Помню, – сказал я, – но все равно заходи.

Она вошла в комнату и остановилась посередине, спиной ко мне; я захлопнул дверь. Я заметил, что в руке у нее, кроме сумки, коричневый конверт.

Не обернувшись, она подошла к столу у стены и бросила на него конверт.

– Вот они, – сказала она. – Фотокопии. Я их возвращаю. Я вернула бы и оригиналы, если бы ты их мне доверил.

– Я знаю.

– Это ужасно, – сказала она, не поворачиваясь ко мне.

Я подошел к ней и тронул ее за плечо.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Это ужасно. Ты себе не представляешь.

Я не представлял себе, как это ужасно. Поэтому я и стоял позади нее, боясь до нее дотронуться.

– Ты не представляешь, – повторила она.

– Да, – сказал я, – не представляю.

– Это ужасно. – Потом она повернулась, и я, взглянув в ее широко раскрытые глаза, будто оступился в колодец. – Это ужасно, – сказала она. – Я показала ему эти… Он прочел их и стоял… Не пошевелился… Не сказал ни слова… Он стал белый, как простыня, и я слышала, как он дышит. Потом я тронула его… И он на меня посмотрел… долго смотрел. Потом сказал… Посмотрел на меня и сказал: «Ты». Больше ничего: «Ты». И смотрит.

– Черт подери, – сказал я, – ты-то в чем виновата, лучше бы он винил губернатора Стентона.

– Нет, – ответила она. – Он его винит. В том-то и весь ужас. Как он его винит. Отца. Ты помнишь… ты помнишь, Джек… – она дотронулась до моей руки, – …ты помнишь… отец… как он… как он читал нам… как он нас любил… как он учил Адама и гордился им… сам его учил и не жалел на это времени… Джек, как он сидел у камина – я была девочкой… и он читал нам, а я клала голову ему на колени… Джек, ты помнишь?

– Помню, – сказал я.

– Да, – сказала она, – да… мама умерла, и отец делал все, что мог… Он так гордился Адамом… А теперь Адам… теперь… – Она отпустила мою руку, отошла и в отчаянии сжала пальцами виски. – Джек, что я наделала? – прошептала она.

– Ты сделала то, что считала правильным, – твердо ответил я.

– Да, – прошептала она, – да, конечно.

– Сделанного не воротишь.

– Да, не воротишь, – сказала она громко, и лицо ее вдруг напомнило мне Адама – твердой линией рта, туго натянутой кожей. Она вскинула голову, словно собираясь взглянуть в глаза всему миру, и я почувствовал, что могу заплакать. Если бы это было в моем обычае.

– Да, – сказал я, – не воротишь.

– Он сделает это, – сказала она.

И я чуть не спросил: «Что, что сделает?» Ибо у меня вылетело из головы, зачем я рассказал Анне об отце, зачем я дал ей фотокопии, зачем она показала их брату. Я забыл, что это делалось ради чего-то. Но теперь я вспомнил и спросил:

– Ты его уговорила?

– Нет, – она покачала головой, – нет, я ничего не сказала. Отдала ему бумаги. Он сам понял.

– И что потом?

– Больше ничего. Он посмотрел на меня и сказал: «Ты». И все. Потом я сказала: «Адам, Адам, не говори так, не надо, Адам, не надо!» А он говорит: «Почему?» Я говорю: «Потому что я люблю тебя, потому что я люблю отца». А он все глядит на меня. Потом сказал: «Любишь его!» А потом: «Будь он проклят!» Я крикнула: «Адам, Адам!» – но он повернулся ко мне спиной, прошел в спальню и захлопнул дверь. Тогда я ушла и долго гуляла, одна, ночью. Нагуливала сон. Три дня он не звонил. Потом попросил меня прийти. Я пришла, и он мне их отдал. – Она показала на конверт. – Просил передать тебе, что согласен. Чтобы ты обо всем договорился. Больше ничего.

– А чего больше, – сказал я.

– Да, – ответила она и двинулась мимо меня к двери. Она взялась за ручку, повернула ее и приотворила дверь. Потом обернулась ко мне и закончила: – Куда уж больше.

И вышла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 шедевров эротики
12 шедевров эротики

То, что ранее считалось постыдным и аморальным, сегодня возможно может показаться невинным и безобидным. Но мы уверенны, что в наше время, когда на экранах телевизоров и других девайсов не существует абсолютно никаких табу, читать подобные произведения — особенно пикантно и крайне эротично. Ведь возбуждает фантазии и будоражит рассудок не то, что на виду и на показ, — сладок именно запретный плод. "12 шедевров эротики" — это лучшие произведения со вкусом "клубнички", оставившие в свое время величайший след в мировой литературе. Эти книги запрещали из-за "порнографии", эти книги одаривали своих авторов небывалой популярностью, эти книги покорили огромное множество читателей по всему миру. Присоединяйтесь к их числу и вы!

Анна Яковлевна Леншина , Камиль Лемонье , коллектив авторов , Октав Мирбо , Фёдор Сологуб

Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Любовные романы / Эротическая литература / Классическая проза