Вся Робин Хобб в одном томе

— У Кинроува шесть кормильцев. Шесть. Но только одна из них остается с ним с тех самых пор, когда он только стал великим. Ей стоило немалого труда остаться его любимицей. Но Галея стареет, и она так и не сумела родить ему ребенка. Она знает, что, если в ближайшем времени не подарит ему столь желанного ребенка, он обратится к другой кормилице, чтобы проверить, не послужит ли та ему лучше. Она отчаянно мечтает понести, чтобы не утратить его расположения.

— Значит, нас сегодня пригласили вовсе не потому, что Кинроув хочет со мной встретиться, а затем, чтобы его кормилица сумела убедить тебя одолжить ей Костяного младенца.

— Так она и считает! — радостно подтвердила Оликея.

— Я не хочу расставаться с этой вещью, — твердо сообщил он ей. — Она много для меня значит.

Оликея повернулась, чтобы посмотреть на него в тусклом, мечущемся свете фонарей. Мальчик-солдат глянул на нее и отвернулся.

— Тебя обрадует, если я выношу твоего ребенка? — спросила она с нескрываемым удовольствием.

Несколько ошеломленный, мальчик-солдат ответил, пожалуй, резче, чем намеревался:

— Меня не обрадует, если ты отдашь то, что Лисана настолько высоко ценила. Костяной младенец был для нее важен. И я сохраню его, чтобы почтить ее память.

Оликея прошла еще с полдюжины шагов в молчании.

— Тебе бы стоило ценить усилия женщины, остающейся рядом с тобой, а не предаваться воспоминаниям о той, что уже стала деревом, — с горечью заметила она.

Я в ее резких словах услышал обиду, но мальчик-солдат — лишь неуважение к Лисане и другим деревьям-старейшинам.

— Полагаю, тебе приходится из кожи вон лезть, чтобы стать влиятельной, — сурово заметил он, — поскольку тебе известно, что сама ты никогда не заслужишь собственного дерева.

— А ты уверен, что заслужишь? — сердито парировала она. — Не забывай, наступает день, когда великий остается во власти своих кормильцев. Так, может, попробуешь заслужить верность и доброе отношение, чтобы, когда придет твое время, нашелся человек, готовый отнести твое тело к молодому побегу и правильно его привязать, а потом проследить за ним, пока дерево тебя не примет.

Это была самая страшная угроза, какую только мог обратить спек в адрес великого. Он был потрясен тем, что она посмела такое сказать, до глубины нашей общей души. Думаю, я бы на его месте попытался успокоить женщину не только из-за причиненной ей боли, но и ради собственного дальнейшего благополучия.

— Ты не единственная моя кормилица, Оликея, — только и сказал мальчик-солдат.

Оба умолкли. Вокруг нас сгущалась ночь, не позволяя толком разглядеть окружающую местность. Мы шли вдоль берега, но дорога постепенно уводила нас все дальше и дальше от океана, пока рокот прибоя не превратился в приглушенный шепот. Наша тропа взобралась по пологому склону, выйдя на широкое поле, а они так и не обменялись хотя бы парой слов.

Когда мы дошли до цели, они все еще оставались в ссоре. Я ожидал увидеть стоянку с палатками и кострами, но, когда мы взобрались на невысокий холм, моим глазам предстал скорее временный лагерь, какой могли бы разбить военные на марше. Он казался маленьким городком, огороженным кольцом факелов, с прямыми улицами между прочными строениями. Кроме того, сообразил я, до лагеря оставалось еще далеко, и, хотя нам предстоял не подъем, а спуск, было уже довольно темно, и к тому же у меня после целого дня ходьбы отчаянно устали и ныли ноги. Я чувствовал недовольство мальчика-солдата. И тут мы услышали странно приглушенный звук, похожий на доносящуюся издалека музыку.

Еще через несколько шагов недовольство переросло в нечто большее. Неожиданно у него закружилась голова, а следом его нутро скрутила тошнота. Он застонал и, пошатнувшись, замер. Странно сказать, но наш провожатый остановился чуть раньше. Пока мальчик-солдат глубоко дышал, унимая тошноту, тот поднял фонарь и трижды неторопливо качнул им у себя над головой. Затем поставил светильник на землю и стал ждать. Мальчика-солдата снова захлестнуло головокружение, но тут же прошло, так же неожиданно, как и началось. Он с облегчением вздохнул — и Оликея тоже. Когда он пришел в себя, я задумался над вопросом, который счел крайне важным, и настойчиво обратился с ним к мальчику-солдату:

— Он охраняет свои границы. Почему? Чего он боится?

Не могу сказать, удалось ли мне до него докричаться. Он мне не ответил.

Впервые наш провожатый обратился прямо к нам.

— Теперь стражи Кинроува нас впустят. Кинроув, величайший из великих, перенесет всех нас в свой шатер быстроходом.

Глава 16

Кинроув

Мне не осталось времени поразмышлять, от кого или чего защищается Кинроув. Мысль о том, что он настолько могуществен и может перенести всех нас к себе быстроходом на таком удалении, смутила меня.

— Идите со мной, — велел провожатый и шагнул вперед.