«Вся жизнь моя — гроза!»

Над декабрьским Петербургом сгустились ранние сумерки. Полки, стоявшие против мятежников, расступились в обе стороны, и между ними выехала вперёд батарея артиллерии. Порывистый ветер пронёс над головами клочья команды. Воздух заалел на мгновение. Залп встряхнул площадь. Первые ядра картечи ударились о землю, поднимая столбы снежной пыли. А над пушками снова вспыхнула: и погасла краснаяе зарница. Грохот выстрелов слился в сплошной гул. Толпа метнулась к Неве. Шорох тысяч торопливых шагов, тяжёлое дыхание, стоны и причитания раненых были страшнее орудийного грома. Бомбардиры меняли наводку, пушки били по набережным, по синему в сумерках, затоптанному снегу реки, по Васильевскому острову на другой её стороне. А через час, когда всё было кончено, костры, разожжённые на площади, прилегающих улицах и вдоль набережной, озарили ночное небо... Кровь на мостовых посыпали чистым снегом, с площади спешно убирали тела убитых, чёрные кареты везли по улицам арестованных декабристов.

...В Москве «пожар» не разгорелся. Но меры приняты были строгие. Арестовывали всех, кого подозревали в принадлежности к тайным обществам. Люди, ложась спать, готовили тёплые вещи на случай неожиданного путешествия в Петербург, в крепость. Говорить стали осторожно, тихо, лучше всего было помалкивать. Люди перестали верить друг другу, старались не высказывать сочувствия пострадавшим. Будто холодные, мрачные сумерки нависли над всеми.

Донос

В июне 1826 года Александр Полежаев окончил университет. Все экзамены он сдал на «отлично».

Полежаев был уже известный поэт. Его стихи охотно печатали журналы. Профессор Мерзляков расхваливал в лекциях своего талантливого ученика.

Стихи Полежаева были грустными. Обычно он рассказывал про человека, который вспоминает свою давнюю любовь.

Исчезли, исчезли весёлые дни, Как быстрые воды умчались; Увы! Но в душе охладелой они С прискорбною думой остались...

Александр писал о несчастных влюблённых — и не знал, какие несчастья ждут его самого в недалёком будущем.

...На рассвете 13 июля в Петропавловской крепости были повешены пятеро декабристов — вожди восстания, остальных мятежников отправили на каторгу, сослали в Сибирь, на Кавказ.

А через двенадцать дней после казни император Николай Первый торжественно въехал в Москву для коронации: русских царей венчали на царство в Успенском соборе Московского Кремля.

Горели золотом церковные купола. Колокольный звон плыл над городом. Воздух вздрагивал от залпов орудийного салюта. Стаи птиц метались по небу. Николай Первый ехал верхом рядом с золотой каретой, в которой сидела императрица. Ряды войск, выстроенные вдоль улиц, толпы народа приветствовали его. Но на душе у многих людей были ужас и уныние.

Лицо нового царя было неподвижно и холодно, неподвижный взгляд светлых глаз устремлён поверх людских голов. Он думал о том, как истребить в своих подданных непокорность, желание бороться, самостоятельно думать и поступать. Он хотел выкорчевать эти чувства, как корчуют, выворачивают деревья — чтобы ни один, самый тонкий корешок не остался в земле.

Проезжая мимо университета, царь покосился на него с неприязнью. Среди декабристов было немало здешних воспитанников.

А ещё два дня спустя на письменный стол к царю легла секретная бумага под названием «О Московском университете». В ней говорилось, что студенты желают вольности и не признают над собой никакой власти. Для примера были приведены самые бунтарские строчки поэмы Александра Полежаева «Сашка». О том, что человек должен быть свободным в мыслях и делах. Что каждый имеет право смело судить обо всём на свете. О тяжёлых цепях, опутавших Отчизну.

Поэт звал угнетённый народ:

Когда ты свергнешь с себя бремя Своих презренных палачей?..

И эти строчки тоже были приведены в бумаге.

Донос на университет и на Полежаева сочинил отставной полковник Иван Петрович Бибиков. Он долго служил в армии, потом несколько лет жил помещиком в своём богатом имении. После восстания декабристов он захотел помочь новому царю искоренить всех непокорных, всех мятежников. Он решил вернуться на службу и рассчитывал получить хорошее место.

Царь прочитал донос и приказал немедленно доставить к нему Полежаева.

Поэт и царь

Полежаева разбудили среди ночи, посадили в карету и повезли. Ночь была летняя — короткая, светлая. Небо за Москвой-рекой пожелтело, по нему тянулись клочьями лиловые разорванные тучи. Красная площадь была пустынна. Над ней звонко разносился цокот лошадиных копыт. Памятник Минину и Пожарскому темнел на фоне белокаменных Торговых рядов. Рядом с Полежаевым в карете сидел офицер; высокую треугольную шляпу с пучком петушиных перьев он держал на коленях — потолок кареты был для неё низок. Офицер всю дорогу молчал и, отвернувшись, смотрел в окно. Это был, наверно, дурной признак. Карета свернула в Спасские ворота Кремля. Полежаев ободрился: хорошо хоть не в тюрьму.