Всяческие истории, или Черт знает что

Это было уж слишком, да и немного найдется на свете женщин, что стерпели бы такое обращение. Да только все женщины разного толка, а то можно сказать, что и из разного теста. Одних такое обхождение изводит, они принимаются плакать и горевать и вскоре рассыпаются в прах, другие же крепчают, как огонь закаляет сталь и железо; о тех, кто сразу падает духом и сдается, мы здесь говорить не будем. Агнес же была из тех, о которых долго не знаешь, каким она пойдет путем, — была еще слишком молода, сущность ее еще не раскрылась; но все же, постепенно она все больше и больше показывала характер, и характер этот был не из слабых, жизнь ее закалила, плакать она стала реже, но тем изощреннее стала ее речь. Со странным чувством удовлетворения наблюдала Гримхильда, как невестка становилась достойной ее ученицей, а иногда и превосходила ее. И все же в Агнес не было злости, яда, того, что отталкивало в Гримхильде, Агнес умела быть милосердной, умела преданно любить, Гримхильда же этого никогда не могла. Понятное дело, что жизнь с этими женщинами была не из приятных, по крайней мере, для Курта.

Чем меньше он мог помочь, и чем нерешительнее и, можно даже сказать, трусливее становился, тем более грубым он себя выставлял, неистовствовал, ругался, корчил такие гримасы, что и старый дуб на его фоне выглядел нежнее, и как можно чаще искал дела вне дома, а то и удовольствия. Замок казался ему все меньше, и с каждым днем он все больше ругал себя, что женился и привел в дом жену, — мир-то так велик, счастья в нем так много, а он так рано отшатнулся от него и заполз в свою старую дыру, не повидав света и не снискав подлинного счастья!

Старик фон Оенц помер, Курт получил богатое наследство, но и оно показалось ему убогим, ибо сравнивал он его не с тем, что имел, а со своими мечтаниями, которые все чаще навещали его и пророчили бесконечное счастье, что ожидало его, да ускользнуло ввиду несвоевременной женитьбы. Сегодня сказали бы, что он страдал раздвоением личности, но тогда болезнь эта была еще неизвестна, просто видно было, что Курту дома делать нечего, что он все чаще где-то пропадал, что не растратил еще необузданную молодецкую силу, не повзрослел душой. Курт был в ссоре со свояком, женившемся на сестре его жены, Труде, в раздоре с монастырем, куда Бригитте поместила свою долю наследства. Он устраивал отчаянные распри, из которых, впрочем, чаще возвращался домой изрядно потрепанным и беднее, чем уехал.

Как игрок, который чем больше теряет, тем безогляднее ставит, чтобы вернуть утраченное, и иногда даже отыгрывается, так и Курт предпринимал все более рискованные шаги, да только ничего у него не выходило, удача ему не улыбалась, рука у него была несчастливая, какой бы сильной она ни была. Имя его все больше обрастало сомнительной славой и произносилось все чаще, когда то тут, то там совершалось злодеяние, а если уж за чьим-либо именем закрепилась дурная слава, то уж на него будут вешать все преступления, совершитель которых неизвестен, и каждый, кто заботится о добром своем имени, старательно избегает всякого подозрительного общества. Такой уж человеческое общество своеобразный организм, и как здоровое тело отторгает всякую нездоровую и нечистую материю, поначалу, в основном, по собственному разумению, так и общество все дальше и дальше отталкивает всякую гниль, пока вовсе не избавится от нее. Но если тело не в силах избавиться от больной части, то оно заболевает все целиком и положение его безнадежно, гниль берет верх и разрушает плоть. Курт на своей шкуре испытывал подобное, все дальше оказывался он от кругов, где текла здоровая жизнь, и обретался все больше на диких, отчаянных орбитах, на краю которых разверзлась бездна, куда попадает все, что было исторгнуто из здорового хода жизни.