Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

Так что у каждого своя бойня.

Для меня вы все родные. Неважно, в каком подразделении вы служите, главное, что вы служите. Неважно, где я нахожусь сейчас — в Донецке, в Минске, в Москве: главное, что я делаю только то, что касается каждого здесь.

Я хотел стреляться, клянусь вам. Я хотел застрелиться, когда меня заставляли подписать линию разграничения, по которой я должен был отдать Докучаевск. Но я не подписал. Я подписал другую линию, по которой Докучаевск наш.

Меня принуждали сказать, что мы готовы на федерализацию. Я сказал тогда: мне проще застрелиться. Теперь таких разговоров нет.

Раз уж мы форму надели, пока мы её носим — будем выполнять свой долг. Нас же никто не заставлял силой. Тяжело будет — наверняка. Убить могут — могут. Все мы уже раненные-перераненные на этой войне, но ведь нам подсказало сердце так себя повести, а не какая-то бабка нашептала на ушко.

В Донецке, за вашей спиной — всякой мрази до ебени матери. Иногда просто не с кем работать: нет кадрового резерва. А кадровый резерв нормальный — здесь, вот в этом помещении, на Монастыре, под Горловкой, в Докучаевске… С фронта вернётесь — хозяйство, прокуратура, МВД, МТБ — всё будет ваше. Будете работать. Вы воевали, вы стреляли, вы убивали, вы уже свой выбор сделали — вы не предадите.

Министра экономики выгнал знаешь за что? Поначалу она нормальная была, а потом взяла и на 35 % прижала на откат одну нефтяную компанию. Я с этой нефтяной компанией борюсь и никак не могу понять, почему она цены не скидывает. Знаешь, что пришлось сделать? Пришёл и зажал главе нефтяной компании в дверях яйца. И он мне признался, что не мог снизить цену, потому что платит 35 % откат министру экономики. Я сел и охерел. А думаешь, таких мало было? Дохера! И куда она пошла, этот министр? В сад, бабочек ловить. Вылетела с министерского кресла. Пожалел её, не посадил только потому, что она беременная. И это только то, что я знаю. А сколько я не знаю! Вот поэтому вы должны прийти с войны, ребята. И с вас я буду драть три кожи.

Идеологию потихоньку придумаем.

Я сейчас хочу построить теплицы, чтобы заниматься выращиванием помидоров, огурцов — и для внутреннего потребления, и на экспорт. Чтобы страна не только на угле и металле сидела, а что-то производила. Один гектар тепличного хозяйства весит приблизительно 500 тысяч «зелёных» — чтобы его обустроить. Хочу сделать так: государство платит 70 %, а люди добавляют 30 %. Чтобы люди не только работали и производили, но и вкладывали свои деньги в производство. Чтобы было, за что бороться. Люди будут при деле и с деньгами. Из институтов собираю молодёжь: по десять человек в каждый департамент. Чтоб кадровый резерв можно было восполнять. Чтобы не старых привлекать — команду Януковича, а вообще ситуацию в стране поменять.

А пока… Пока до маразма доходит. У нас одного начальника райотдела взяли на работу, а у него медаль — «За оборону Мариуполя»! Естественно, пересадили его в другое помещение.

Война закончится — и всё будет по-другому, будет жизнь, будем возвращаться. Главное — вы с собой весь свой задор и запал принесите.

У меня есть мечта такая: когда объявят победу, накрою стол — от начала аэропорта и до тех пор, пока все за одним столом не усядемся. Товарищей помянем погибших, за победу подымем и будем новую жизнь строить. А потом скажу — сутки в городе пьяных не трогают.

И ещё хочу проехаться по боевым местам, начиная от Лисичанска и до Антрацита: Красный луч, Дмитриевка, Дубровка, Саур-Могила, Шахтёрск, Дебальцево, Еленовка, Докучаевск, Малиновка. Детей своих хочу с собою взять. Пусть сыновья видят, кто где и за что бился, за что пацаны погибали. И чтобы знали: когда я сдохну, жить надо так, как мы сейчас живём.

Если бы дело происходило в средневековье — это посчитали бы чудом: молния бьёт в командирский БТР, все спасены. Молва разнесла бы за день: этот Захарченко — избранный.

Но дело было в нашем веке; да и убивали его уже много раз, и людей рядом с ним убивали, только навсегда, и убийство стало обыденным, а спасение — незаметным, мимолётным; в избранность теперь никто не верит.

Может, и раньше никто не верил?

На тех позициях, что мы посетили тогда, потери были в ту же ночь. Я запомнил их лица, и иногда в голове прокручиваю: кто?.. А как там дядя Вася?

Всякий раз, когда я оказывался на передовой, я всматривался в людей, и думал одну и ту же мысль: что здесь их держит?

Их же не призвали, они могут уйти в любую минуту, тут не Украина — уголовных статей за дезертирство не полагается.

Но они живут на виду у смерти и часто её получают. Это их выбор, самый демократический из возможных.

Зачем?

Зачем — после того, как схлынули первые яростные, разноцветные, счастливые эмоции «русской весны» — когда всем казалось, что чудо близко, что скоро явятся великаны с севера и всех спасут.

…после того, как пришло осознание, что полученная ими свобода — это не только право говорить и учиться на своём языке, — но ещё и бомбёжки, убийства, мародёрство, воровство, предательство, гибель близких, гибель детей, мерзость, запустение, подлость.