Всё, что помню о Есенине

Было это в те дни конца 1923 года, когда Сергей собирался организовать группу крестьянских поэтов, встать во главе ее, и для подкрепления своей кандидатуры привез из Ленинграда Клюева. В описываемое утро я пришел в «Стойло», позавтракал и сел в уголке писать срочную бумагу в Наркомпрос. В кафе вошел Есенин с Михаилом Герасимовым, членом «Ассоциации вольнодумцев». Михаил был очень высокого роста, атлетического сложения, с красивым лицом и умными глазами. Он был основателем литературной группы «Кузница», и по его предложению эти литераторы на углу Тверской и Леонтьевского переулка, в бывшем помещении кондитерской Абрикосова открыли литературное кафе. По просьбе Сергея я рассказывал Герасимову, как работает наше «Стойло Пегаса», какие документы нужны для открытия кафе, и как мы, имажинисты, делим отчисления Птички. Михаил был настоящим другом Есенина, участвовал вместе с ним в написании сценария «Зовущие зори»,[102] а также «Кантаты». Кстати, Сергей принимал горячее участие в написании сценария, переписывал его, внося стилистические поправки, ремарки о месте действия, о жестах персонажей и т. д.

«Сцены в Кремле», пишет соавтор сценария, поэтесса Надежда Павлович, «арест и бегство Рыбинцева, должны быть отнесены главным образом к Есенину. Тут и поэтическая живописность, и дорогой Есенину Кремль, и, наконец, вся эта часть сценария идет под знаком есенинского «Преображения».[103]

Участие Сергея в «Зовущих зорях», первом сценарии, отражавшем Октябрьскую революцию, так же, как и в «Кантате», написанной в память бойцов, павших в борьбе за Советскую власть, лишний раз подчеркивает, что работа Есенина в подпольном кружке сытинцев помогла ему взяться за тему этих двух по существу партийных вещей. Это же потянуло его к Ленину, и он ПЕРВЫЙ из поэтов создал неповторимый образ великого вождя…

Я поздоровался с Сергеем и Герасимовым, они сели за столик. Есенин заказал себе и Михаилу завтрак и сказал;

— Ну, Миша, выкладывай все, как есть!

Поняв, что разговор будет по душам, я взял мою бумагу, чернильницу, ручку и хотел пойти вниз, но Есенин остановил меня.

— Я буду писать в нашей читальне! — заявил я.

— Сиди! — сказал он.

— Я же буду мешать, Сережа!

— Сиди, говорю!

Поняв, что он хочет иметь свидетеля предстоящего разговора, я остался и стал прислушиваться. Сперва Герасимов стал упрекать Есенина за то, что он опирается на Клюева. На это Сергей возразил: одно время за Клюевым шел он, Есенин, Орешин, Клычков и т. д.

— А теперь кто Клюев? — вскинулся Герасимов. — Как был, так и остался монархистом, черной сотней, сектантом, а в поэзии — комедиантом: революция ему нужна с божницей, с лежанкой и пасхальным яичком: «Христос Воскресе!»

— Это ты слишком!

— Ничего не слишком! — продолжал Герасимов горячо. — Привез его, чтоб все смотрели ему в рот. А рот у него поганый!

Официантка подала завтрак, и некоторое время оба ели молча. Потом Герасимов сказал:

— Зря ты все это затеял. Сам говорил, что ты не крестьянский поэт. А теперь, после «Москвы кабацкой», стал крестьянином? Да и грешки твои помнят.

— Это какие же?

— Писал стихи о царе.

— Я писал о царевнах. Они были попечительницами лазарета в Царском Селе. Я написал о раненых, а о царевнах две строчки. Начальник лазарета полковник Ломан велел о царевнах написать, как следует. А то пообещал отправить меня в дисциплинарный батальон. Прямо под немецкие пули. Вот и пришлось! А о царе — вот! — и Сергеи выразительно показал кукиш.

— Тебе же за эти стихи поднесли злотые часы с цепочкой!

— Улыбнулись они мне. Так и остались в лазарете. Хотел загнать — деньги позарез нужны были…

Этот разговор был прерван приходом писателя Марка Криницкого: он должен был читать лекцию, а ее запретили. Он просил Есенина помочь. Сергей стал читать план лекции. Герасимов попрощался, ушел. Мне пришлось спуститься вниз, напечатать письмо в Наркомпрос и заявление на имя начальника Главлита с просьбой разрешить лекцию члену «Ассоциации» Криницкому. Есенин подписал это заявление, и Криницкий, поблагодарив его, покинул «Стойло»,

— Слыхал, какие у меня друзья? — спросил Сергей.

— Слыхал и видал, — ответил я…

Пишу все это потому, что надо поражаться мужеству и стойкости в то время двадцатиоднолетнего поэта, который не написал оды царю, зная, что его могут отправить на фронт.

Благое дело совершил бы литературовед П. Ф. Юшин, если бы вместо спора с В. А. Вдовиным о стихотворении «В багровом зареве» энергично и кропотливо изучил архивные документы, касающиеся работы Сергея в подпольном кружке сытинских рабочих. Убежден, что такие изыскания помогли бы П. Ф. Юшину и другим литературоведам совсем по-иному истолковать и юность Есенина, и его военную службу, и отношения с Клюевым.