Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах

— Ведь вы будете писать начальству доклад про это сложное дело… Давайте я приду, а вы мне продиктуете. Заодно получится диктант. Можно?

— Это мысль! — сказал Васильков.

От радости я чуть не наступил на лапу пуделя из второго подъезда, а Ксюша виновато на меня посмотрела. Чернобурая лиса, мокрая и жалкая, лежала у неё на плечах.

Я отошёл к Хабибулину. Он стоял у открытой двери. Ливень вовсю колотил по бетонному крылечку прямо у наших ног.

— Жалко, что дождь… Я бы завтра пополивал, — сказал я.

— Хороший дождь… — ответил Хабибулин.

И так вот всегда бывает: я, не успев подумать, надо это мне делать или не надо, выбежал под дождь и заплясал по асфальту, хлопая себя по взмокшей рубахе и умывая лицо ладонями. А рядом со мной, повизгивая от удовольствия, вертелся, колотя по лужам лапами, чёрный пудель, тоже выбежавший из подъезда.

— Серёжа! — с ужасом крикнула мама.

— Пардон! — гневно окликнули пуделя.

Я посмотрел на него, а он на меня, как будто спрашивал:

«Пойдём или останемся под дождиком?»

— Серёжа!

— Пардон!

Я всё же первым возвратился в подъезд, чтобы мама не сказала:

«Пудель и тот умнее тебя…»

Мама потащила меня домой по лестнице:

— Слушай, ну надо же голову иметь на плечах!.. А если ты схватишь грипп?

Я только поёжился от приятного озноба.

— Необходимо во дворе установить резервуар для запасов дождевой воды, — предложила хозяйка кошки, когда мы проходили мимо неё. — Дождевая вода прекрасно промывает волосы! Неужели трудно?..

— Совершенно верно! — поддержала её мама.

А старик-пенсионер, который вчера за меня заступился, сказал мне:

— Молодой человек, поздравляю с полнейшей реабилитацией! Рад, что это произошло в течение одного дня. Я, позвольте заметить, в своё время ждал подобной минуты несколько лет… Очень, очень рад!

И я был рад, и мама тоже, хотя и не показывала виду: такой уж был у неё характер.

Глава 40

Дома она мгновенно раздела меня. Я даже не успел вырваться. Отец сказал маме:

— Твоя десятка лежала не под часами, а под вазочкой.

— Было бы странно, если бы я за эти два дня не потеряла голову. Если бы вы, мужчины, хоть на один денёчек стали мамами! — воскликнула мама, закутывая меня в свой пушистый халат.

Когда она ушла в ванную выжимать рубашку и брюки, я сказал отцу (мне всегда приходилось мириться первым):

— Пап! Вот посмотришь, я не завалю русский!

— Посмотрим… посмотрим… Я читал твой диктант. Только пиши на совесть. Почему ты думаешь, что я не умею диктовать?

— Тебе надо поучиться. А завтра у меня диктант в милиции и с Петром Ильичём, — сказал я.

— Всё же, если бы ты вчера посоветовался со мной, многого бы не случилось, — заметил отец.

— Ты сам сказал, что не собираешься вести меня за ручку по жизни!

— Не хитри. Про Гарика мог бы рассказать и мне, и маме, а тем более Маринке.

— Ты меня ругал, когда я ябедничал в детском саду? Ругал. А вчера было сложное дело. Не сразу всё становится ясно. — Мне стало совсем весело оттого, что мы наконец разговорились.

— По-моему, всё было ясно, — сказал отец.

— Это по-твоему всё ясно.

— Ну, мне тоже не всё ясно… — вздохнул отец.

— А что? — с интересом спросил я.

— Например, — отец перекусил леску, — неясно, почему в автоматах вкусный сироп и разный. А у газировщиц — невкусный и одинаковый. А главное, мне неясно, почему эта скотина Голдуотер не сидит в сумасшедшем доме.

Я задумался, расхаживая в халате, как боксёр по рингу. Всё это было мне тоже неясно.

— Не отвлекай его от главного своими проблемами, — сказала мама, вернувшись из ванной. — А ты садись за правила!

— Нет уж. Сначала поужинаем, — сказал отец.

— Правильно! — Мне страшно захотелось есть.

— Эй, Серёжка! Айда по лужам! — закричал кто-то со двора.

Мама закрыла окно, подошла к зеркалу и спросила отца:

— Ты не находишь, что я постарела за эти два дня минимум на два года?

Мой отец осторожно погладил маму по щеке и сказал:

— Ну, скажем, не на два года, на два дня. И тебе это очень идёт. Кстати, мы тебя очень любим.

— Ага… — откликнулся я и подумал: «Конечно же, это я сам виноват, что так неудачно началось моё двенадцатое лето…»

Рассказы

Первое и второе

В тот вечер я никак не мог заснуть, потому что мой отец очень хотел есть.

Он шагал по комнате, как тигр в зоопарке перед обедом, что-то ворчал себе под нос, то и дело уходил на кухню и гремел там кастрюлями. Они были пусты, но отец как будто не мог поверить этому и всё заглядывал и заглядывал в них.

Потом он тяжело вздохнул, достал из буфета хлеб и сел за стол. Я слышал, как он посыпал хлеб щепоткой соли и налил из графина воды в стакан. Сначала он, как я понял, злился, с трудом заставляя себя есть, но постепенно разошёлся и отреза́л хлеб кусок за куском. Потом достал из ящика «Известия».

Немного погодя отец включил приёмник и больше уже не ходил по комнате, как тигр. Это значило, что он наелся.

Мне тоже хотелось есть, но я вспомнил, как Зиганшин с товарищами во время океанской голодовки старался поменьше двигаться для сохранения сил, и попытался уснуть.

Но тут пришла мама. Отец сразу вскочил с дивана и снова заходил из угла в угол. Мама разделась и сказала: