Я рассказал ему все, что видел и слышал, в том числе и мысли полицейского по поводу «Янки». Вульф, когда я начал рассказывать, хмурился почти неприметно, но к концу истории был туча тучей. Он задал мне несколько вопросов, посидел, постукивая указательным пальцем по подлокотнику кресла, и вдруг ни с того ни с сего выпалил:
– Был ли этот человек простофилей?
– Кто, полицейский?
– Нет, мистер Корриган.
Я пожал плечами:
– В Калифорнии он вел себя довольно глупо, но я не назвал бы его простофилей. А что?
– Абсурд полный. Если бы ты там задержался подольше, может, сумел бы узнать что-нибудь, способное прояснить ситуацию.
– Если бы я там задержался, меня загнали бы в угол, пока кое-кто не надумал бы разузнать подробности…
– Пожалуй, да, – неохотно согласился Вульф. Он посмотрел на часы и, упершись большими пальцами рук о край стола, оттолкнул кресло. – Проклятие! От таких мыслей не уснешь!
– Да. Особенно зная, что в полночь или чуть позже раздастся звонок, а то и кто-нибудь явится.
Я ошибся. И проспал беспробудным сном целых девять часов.
Глава девятнадцатая
В субботу утром мне так и не удалось дочитать до конца газетные сообщения о самоубийстве известного адвоката Джеймса А. Корригана. Пока я завтракал, нам позвонили четыре раза. Первым Лон Коэн из «Газетт», который хотел расспросить Вульфа о звонке от Корригана, а потом еще два журналиста с тем же намерением. От них я отбился. Четвертый звонок был от миссис Эйбрамс. Она прочла утреннюю газету и желала знать, не мистер ли Корриган, который застрелился, был убийцей ее Рейчел. От нее я тоже отделался.
Из-за того, что мне пришлось завтракать дольше, чем обычно, я нарушал планы Фрица, поэтому, когда принесли утреннюю почту, вторую чашку кофе мне пришлось взять с собой в кабинет. Я просмотрел конверты, бросил все, кроме одного, на свой стол, поглядел на часы и увидел, что уже 8.55. Ровно в девять Вульф, что бы ни случилось, шел в оранжерею. Я вскочил, взбежал на один пролет лестницы, постучался, не дожидаясь ответа, вошел и объявил:
– Вот оно. Письмо в конверте юридической конторы. Штамп почтового отделения на Гранд-Сентрал-стейшн, датированный вчерашней полночью. Письмо толстое.
– Вскрой конверт. – Он стоял одетый, готовый уйти.
Я вскрыл конверт и вынул его содержимое.
– Напечатано через один интервал, датировано вчерашним днем, наверху озаглавлено: «Ниро Вульфу». Девять страниц. Без подписи.
– Читай.
– Вслух?
– Нет. Уже девять часов. Можешь мне позвонить или прийти в оранжерею, если понадобится.
– Еще чего! Да это просто наглость.
– Ни в коем случае. Расписание, нарушенное не из крайней необходимости, превращается в привычку, зависящую только от прихоти. – И он вышел из комнаты.
Я принялся читать.
Внизу зазвонил телефон. У Вульфа аппарат был отключен, поэтому мне пришлось спуститься. Звонил сержант Пэрли Стеббинс. Пэрли всегда готов был довольствоваться разговором со мной вместо Вульфа, и правильно делал. Он не дурак и всегда помнит, какой урок преподал ему Вульф в деле Лонгрена.
Говорил он со мной не слишком вежливо, но без подковырок. Сказал, что они интересуются прежде всего двумя обстоятельствами. Во-первых, вчерашним звонком Корригана и, во-вторых, моей поездкой в Калифорнию и особенно встречами там с упомянутым Корриганом. Когда я сказал, что буду рад удовлетворить их интерес и обязательно приду, он ответил, что приходить не нужно, так как инспектор Кремер хочет видеть Вульфа и зайдет к нам в одиннадцать или чуть позже. Мы с Вульфом возражать не будем, сообщил я, и Пэрли, не попрощавшись, повесил трубку.
Я сел за стол и снова принялся читать.