Всё от земли

Очерки

Срочно требуется Давыдов

В 1930 году безвестный уполномоченный райкома с двумя классами церковно-приходской школы доводил до сведения и попунктно утверждал на общем собрании первый план, по которому колхоз должен был вывезти весь частный навоз на поля, раскидать, перепахать, перекрестно забороновать и засеять зерновыми 1200 гектаров лучшей земли.

— Кто «за»?

— На сорока лошадях? — краснее скатерти вздыбился над столом председатель. — Да это ж филькина грамота!

— Значит, филькина? — переспросил уполномоченный. — А ты партийный?

— Ну, партийный.

— Ну и разговор окончен, сядь. Сядь, сядь. И подумай. Дума на ноги ставит, а не норов.

И ночи напролет смолил председатель едучий самосад, прочищая мозги и пытаясь понять такого же мужика, который добровольно и даром сдал в общий гурт частный скот, а оставшийся на осиротелом дворе навоз сдать отказывался наотрез.

— Да зачем оно тебе?

— А тебе?

— Не мне — колхозным полям.

— Вот колхозное и вози, а это мое.

Было о чем думать. Думать всегда было о чем. И не только председателям.

С хрустом загибали пальцы бедняки, считая выгоды и прикидывая, поднимутся ли они на ноги, объединившись в товарищества по совместной обработке земли. И когда товарищества эти преобразовывались в колхозы, ломали головы и наламывали дров. И укрупнялись колхозы не наобум: наобум их с 236 900 до 27 100 не сократишь, для этого тридцать семь лет понадобилось решений и свершений по тщательно продуманной системе. А нелишне было бы задуматься и над тем, сколько извечных крестьянских корневых систем подорвут и нарушат туполобые бульдозеры, стирая деревни и деревеньки. И не самоотречение ли это от земли, как от личного блага? Но тогда ради чего? Ради лучшей жизни? Непостижимый парадокс. Но… огороды — под поля!

Мне довелось (и не однажды) проезжать на попутной машине обочь такого поля по бывшей улочке бывшей деревни Березки Сосновского района, от которой остались нелепо торчащий посреди редких всходов викоовсяной смеси колодезный журавль да одинокий старушечий домик, опаханный по самую оградку. И каждый раз даже молодые шоферы на полуслове прерывали разговор, будто отдавая минутой молчания последнюю дань последнему жителю на крохотном островке святой земли.

Деревню — на дрова, огороды — под пашню. Мало показалось тех сорока двух миллионов гектаров целинных и залежных. Поля — глазом не окинешь, а урожаи с них — совсем не того наши люди ожидали.

Не так давно часто можно было слышать и видеть ходовую фразу «Стоять на правильном пути» с изменением лишь глагола по лицам, числам, временам, родам и наклонениям. Теперь (наконец-то!), кажется, поняли, что стоять даже на самом правильном пути — толку мало, ничего не выстоишь, только устанешь и сомлеешь. Но… стояли. А если и шли иногда, то или напролом, или машинально и равнодушно: шевелимся — и ладно. К чему-нибудь все равно придем.

Мыслить и думать — не одно и то же, как не одно и то же жить и существовать. Разрабатывая и осуществляя план освоения целинных и залежных земель, мыслили завалиться хлебом и зажить, но только мыслили, а надо было все продумать. И не загнулся бы так замысловато вопрос Продовольственной программы. И вот почему.

Встречает приехавший поднимать и осваивать пожилого казаха с воспаленными веками, поздоровался и спрашивает:

— Ну как вы тут живете, отец?

— Ветер дует, земля летит.

А ведь предусматривалась планом преобразования природы посадка лесозащитных полос в степных районах, прежде чем бросить клич «Даешь целину!».

Улетела земля. И уже никогда не вернется.

Ветровая эрозия, унося более легкий гумусный слой, лишает пашню ее плодородия за несколько часов. Чтобы восстановить это прежнее плодородие, понадобится природе от трех до десяти веков. При благоприятных условиях. Но смогут ли создать их специалисты в области сельского хозяйства, понятия не имеющие, какие корни кроются в слове «агроном» и что оно такое в переводе с греческого.

— Ах, с греческого! — моментально изыскивают оправдание одни. — А мы английский проходили в школе.

— Агроном? — переспрашивают другие. — Что-то вроде астронома.

Эти «организаторы сельскохозяйственного производства» тоже звезд ни с неба, ни с поля не хватают, но хоть что-то мыслят.

Теперь «что-то» — лучше совсем ничего. А раньше оно было терпимо. И получалось как по Декарту: «Когито, эрго сум». Мыслю (но только вообще), следовательно (поэтому и) существую (а не живу и не обеспечиваю жизнь другим).

Все это в прошлом. Но без него нет настоящего. А были ведь и в прошлом безвестные уполномоченные райкомов, которые советовали думать: дума на ноги ставит. И лишь за одно за это нужно оправдать прошлое. Нужно и можно. И всего двумя русскими пословицами. Первая: кабы нам тот разум наперед, что приходит опосля. Вторая: и на большие умы живет расход.