На обороте листа он все еще продолжал себя убеждать: «Итак, доказано, что необходимо жениться. Когда же - тотчас же или позже?.. Затем, как я смогу управляться со всеми моими делами, если буду вынужден ежедневно гулять с женой? - Увы! Я никогда не изучу французского языка - и не побываю на континенте (т.е. в Европе) - и не поеду в Америку - и не подымусь на воздушном шаре - и не предприму одинокой прогулки по Уэльсу, - бедный раб, тебе будет хуже, чем негру. - И затем ужасная бедность (разве что твоя жена будет добрее ангела...) - Пустяки, мой мальчик! Не унывай, уповай на случай - пристально посмотри вокруг себя - есть много счастливых рабов...»
Конечно, забавно, что даже к своей женитьбе Дарвин подошел, так сказать, «по-научному». Но это характерно для него!
Коль человек начинает составлять подобные балансы, время для этого настало. А где искать себе супругу, Чарлз прекрасно знал, никаких затруднений тут не возникало. Уже стало семейной традицией, что Дарвины брали себе жен или мужей только из семьи Веджвудов. Так что к своей суженой — Эмме Веджвуд Чарлз присматривался, признаться, уже давненько: когда в юности охотился в поместье дяди Джоса, а вечерами умиленно слушал, как музицируют очаровательные кузины, и даже в порыве чувств иногда сам садился за пианино. Это с его-то слухом, а точнее, полным отсутствием музыкального слуха! Будущая жена оценила его музыкальный талант коротко, но убийственно: «Он играет как сумасшедший». Впрочем, это ни в малейшей степени не помешало их счастью. Уже в глубокой старости Дарвин напишет: «Меня изумляет то исключительное счастье, что она, человек, стоящий неизмеримо выше меня по своим нравственным качествам, согласилась стать моей женой».
Они поженились и стали устраивать семейные обеды для ученых коллег. Дарвин входил во вкус семейной жизни, хотя иногда по утрам, разбирая за завтраком почту, с недоумением спрашивал:
- А это письмо кому? Кто такая «миссис Чарлз Дарвин»? О извини, дорогая!
Рождались дети - сын, потом дочь. Семья росла. Дарвину становилось все труднее уединяться для спокойной работы. Они решили купить небольшое поместье с кирпичным домом в три этажа возле деревни Даун, неподалеку от Лондона. Дом был уютный, просторный, а вокруг поля и луга, разделенные зарослями живых изгородей. В этом доме Дарвин проведет всю оставшуюся жизнь, лишь изредка выезжая в Лондон и на лечебные воды - в тишине и покое, в резком контрасте с путешествием на «Бигле».
В 1839 году вышел из печати его первый научный труд - «Дневник изысканий», или «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль».
Несмотря на постоянное недомогание, работа в Дауне пошла успешнее. Дарвин даже сумел извлечь пользу из своей болезни. Она позволяла ему избавиться от светских приемов и официальных обедов и заниматься только тем, чем он хотел. Он мог уклоняться от нудных и бессмысленных религиозных споров под тем предлогом, что, дескать, из-за физической слабости ему «непосильны глубокие раздумья о самом сокровенном, чем может быть полна душа человеческая...» так с неприкрытой иронией Дарвин и писал, отклоняя приглашения на подобные диспуты. Даже бессонница помогала ему по ночам тщательно продумывать возникавшие идеи, чтобы днем проверить их точными опытами и изложить на бумаге. Одна за другой печатаются его работы. В 1842 году вышла монография о коралловых рифах. Перечитав ее через несколько лет, Дарвин имел полное право с подкупающей искренностью сказать:
- Поражаюсь собственной точности!
Немного можно насчитать во всей истории науки таких же законченных и совершенных теорий, разработанных столь же тщательно, чтобы они выдержали проверку временем без всяких поправок. Когда уже в наши дни техника наконец позволила пробурить глубокие скважины на коралловых рифах Тихого океана, добытые из них образцы полностью подтвердили правильность теории Дарвина.