Вслед за Ремарком

– Из школы меня выгнали, и все занятия пропали! – сказала она громко. – А я-то, дура, за мятными конфетками в магазин бегала! – Она с сокрушенным видом поглядела на пакетик мятных лепешечек, завернутых в веселенькие цветные обертки, со вздохом опустила его в ближайшую урну и затем тоже двинулась со двора. Почти час она потратила на то, чтобы найти другую автошколу и договориться с тамошним преподавателем – пожилым маленьким мужичком о том, чтобы он научил ее ездить по площадке. Потом она поехала домой, чтобы отдохнуть, переодеться и идти в косметический салон.

3

Все было как всегда и одновременно как-то не так в их квартире. В пакете для мусора лежала пустая бутылка из-под хорошего белого вина. Когда Нина уходила из дома, ничего такого там не было.

«Он что, пил вино прямо из горлышка?» Она огляделась. Нигде, ни в раковине, ни в посудомоечной машине, не было никаких следов грязной посуды – бокалов, чашек, тарелок, ничего, за что можно было бы зацепиться и представить, что же все-таки происходило в квартире за время ее отсутствия. Все вещи лежали на своих местах, тапочки стояли на полке. И только в ванной она увидела на своей расческе несколько светлых волосков. Внутри у нее все похолодело.

«Не может быть, наверное, это мои собственные волосы! Просто освещение придает им такой странный блеск!» Нина осторожно сняла волоски, рассмотрела на свет, потом взяла карманное зеркальце, подошла к окну и там приложила их к своим волосам. Как ни хотелось ей себя обмануть, увы, сомнений не оставалось: волосы принадлежали яркой блондинке. Нина с чувством отвращения отбросила от себя расческу, будто испугалась неизвестной заразы, а потом побежала в спальню и стала там, как собака, обнюхивать подушки и одеяла, ворошить халаты, перетряхивать простыни. Постельное белье было переменено: она отчетливо помнила, что тот комплект, который был постелен ею самой, имел другой рисунок. Она ринулась в ванную – так и было: тот прежний комплект скомканный валялся в корзине. Да никогда в жизни Кирилл сам бы не стал менять постель! Это тоже улика! Сердце у нее бешено колотилось от возмущения и от страха: что же, что же все-таки происходило в квартире, пока она сидела и болтала с Пульсатиллой, а потом мирно спала? Вот была подушка Кирилла – она отчетливо ощущала его запах. А другая? Кто этой ночью спал на ней? Она осторожно взяла подушку в руки, стала рассматривать ее так и эдак в поисках новых волосков, принюхиваться, но понять ничего не могла. Наконец с остервенением содрала она и это постельное белье и бросила его в стиральную машину. Слезы душили ее, но она еще могла говорить вслух:

– Пульсатилла была права, когда говорила мне – доиграешься! Но я ведь и не играла! Я не кокетничала, не шантажировала его! Я была искренна в своем желании получить хоть немного свободы, расширить общение, научиться делать то, что до сих пор не умела. А он, значит, – она имела в виду мужа, – просто воспользовался моим отсутствием – привел эту Лизу (почему-то она не сомневалась, что это именно она) прямо в нашу квартиру. И эта ужасная нахалка не постеснялась! А если бы она, Нина, вернулась домой?!

Нина на секунду задумалась, что тогда бы было… Вот, допустим, она бы вошла и увидела, что Лиза с Кириллом пьют вино в гостиной… Ну и что, она бы поздоровалась. А если бы они были не в гостиной, а в спальне?

У Нины кольнуло сердце. Нет, представить этого она не могла. Пульсатилла оказалась права – Кирилл с Лизой, конечно, рассчитали, что раз она так поздно задержалась в старом доме, она должна была остаться там ночевать. На чем бы она стала добираться домой? А телефон они отключили!

– Какая же я была дура! – сказала Нина себе и в бессилии легла на спину на непокрытый матрас. Шершавый гобелен холодил тело. Лесные нимфы с развевающимися волосами в коротких туниках танцевали по гобеленовой траве и смеялись над ней: «Дура, ты дура! Упустила мужа на старости лет!» – Ну и что мне теперь делать? – Нина с отвращением поглядела на нимф, поднялась с постели, присела к туалетному столику, согнув плечи, по-старушечьи сложив на коленях руки. Ничего не было общего между ней, теперешней, и той стройной и гордой женщиной в синем платье, мелькнувшей тогда, при гостях, в проеме двери, точно в раме картины. Но Нина и не подозревала, какой красивой она тогда была.

«Значит, он не любит меня! – возникла в ее голове абсолютно ясная и новая мысль, обеспечивающая совершенно другой подход к проблеме. – Ведь если бы он меня действительно любил, он бы не воспользовался случаем, что меня не оказалось дома один-единственный раз за всю жизнь, а стал бы тревожиться, искать, захотел бы узнать, что случилось, почему я осталась в доме родителей ночевать. А он…»

И вся ее нынешняя жизнь, все проявления его невнимания к ней вдруг встали воочию грозной неприятельской силой, ощетинились упреками, подколками, обвинениями во всех смертных грехах.