– Куда мы идём? – интересуюсь я.
– Увидишь.
– Ты хочешь меня убить подальше от свидетелей?
– Зачем мне это?
– Не знаю. Я давно уже потерялась и запуталась в попытках понять, что происходит, почему происходит, с кем и когда.
– Я бы обиделся на твоё недоверие, даже если это была шутка, но сегодня у меня слишком хорошее для этого настроение.
– С чего вдруг?
– Нашёл кое-что.
– Что-то нужное?
– Очень.
– Что-то важное?
– Безумно.
– Что-то, что обрадует и меня?
– Я в этом уверен.
Он берёт меня за руку впервые даже не за сегодня, а за слишком долгое, практически уже бесконечное время, и помогает спускаться по камням, пробираться сквозь узкие тоннели между гигантских валунов. И когда на нашем пути предстаёт заводь, которую в принципе можно было бы и обойти, он вдруг хватает меня на руки и переносит на другой берег. Я, конечно, млею, стараясь не теряться и не выглядеть сконфуженной, но что греха таить, всё это застигло меня врасплох.
– Вот оно, – сообщает он внезапно.
Это закуток среди валунов – маленькая бухта, где нет камней, а вместо них волна намыла вытертый в крошку ракушечник. Он настолько ослепительно белый, что кажется, будто бы солнца здесь больше, чем во всём остальном мире, и это единственное место, где оно всё ещё способно кого-то согревать.
– Боже… – само собой вырывается у меня.
Я щурюсь и улыбаюсь и от тепла, от того, как тут не столько красиво, сколько уютно. И всё передо мной вдруг почему-то начинает расплываться, растекаться разводами.
– Ты чего? – тихонько спрашивают у меня.
– Ничего. Просто мои глаза всё ещё чувствительны к свету.
– Поэтому слёзы?
– Слёзы и «слезятся» – это разные вещи! – напоминаю.
– Конечно. Принципиально разные, – сразу же соглашаются со мной. – Вроде бы и одно и то же, а разница грандиозна. Вот…
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на это «вот» и обнаруживаю прямо перед собой его раскрытую ладонь, а в ней ягоды.
– Откуда? – спрашиваю шёпотом, потому что не уверена в том, что малина в его руке не моя иллюзия.
Он кивает на камень позади себя. На камне в нескольких зелёных листьях, сплетённых в корзинку, лежат ещё ягоды.
– Откуда?
– Из леса, конечно.
– Разве в лесу сейчас есть малина? – всё ещё не верится мне.
– Есть, – кивает он и улыбается. – Не должна, вроде бы, но почему-то нашлась. Правда, очень мало.
Я кладу в рот одну ягоду, прижимаю её языком, и когда сладко-кислый сок наполняет красками всю меня, глаза сами собой зажмуриваются от удовольствия. Это лакомство и летом не часто попадалось, а осенью…
– Ты нашёл куст, который сошёл с ума? – спрашиваю его.
– Похоже на то. Два таких куста, вообще-то.
Примерно на третьей ягоде мне приходит не то что бы мысль, а, скорее, чувство, что я делаю что-то не то. Совесть подсказывает, что надо бы поделиться.
Обеими ладонями я сгребаю ягоды вместе с листьями и поворачиваюсь к Альфе. Он уже опустился на ракушечный островок и расслабленно сидит, свесив с колен руки. Его футболка и куртка аккуратно сложены рядом. Пожалуй, я съела больше ягод, чем три, раз уж он успел так досконально раздеться.
– А ты? – спрашиваю. – Почему не ешь?
– Уже наелся. Не беспокойся обо мне.
Он улыбается так ласково и так спокойно, что у меня вдруг начинает кружиться голова. Не сон ли это? После всех последних дней его почти полного отсутствия в прямом и переносном смысле, это внезапное появление солнца из-за туч кажется чем-то сюрреалистичным, похожим на ванильное сновидение.
– Можно на обратном пути снова туда зайдём…
– Можно. Но там уже ничего нет. К сожалению.
– А вдруг ты что-то пропустил?
– Думаешь?
– Так бывает. Кажется, что вот всё уже нашёл и собрал, и тут вдруг раз, и самая красивая выглядывает из-под листа.
– Ну, раз так, зайдём, конечно.
Ягоды кажутся мне неестественно вкусными, словно бы летом они не были такими сладкими и сочными. В них, наверное, уйма витаминов, а вся эта порция, вероятно, страшно полезна. И тут мой мозг предательски выдвигает на первый план Цыпу. Как бы я ни злилась на неё, нечто внутри подсказывает, что из нас троих эти ягоды нужнее всего именно ей.
– Может, оставить Цыпе... хотя бы часть?
Не знаю почему, но мне как-то сложно говорить вслух о ее беременности. Внутри возникает необъяснимый барьер.
Альфа некоторое время разглядывает моё лицо. От яркого света его глаза щурятся, а губы почему-то улыбаются, словно это он малину ест, а не я.
– Я собрал это только для тебя, – наконец, говорит.
Бросив на меня ещё парочку странных взглядов, Альфа укладывается на прогретый солнцем ракушечник и запрокидывает за голову руки. С уже закрытыми глазами командует:
– Ешь!
Когда он рядом, я воспринимаю его иначе, нежели, когда его нет. И он действительно ведёт себя совсем по-другому. Когда мы наедине, даже если он зол, в нём всё равно больше тепла, и сильнее ощущается притяжение.