Вспомнить будущее

– Мне звонили! Из милиции! И уж мне ты скажешь правду. Что ты там делала?!

– Ничего особенного. Просто гуляла, – заученно повторила я.

– Как ты могла так поступить! – продолжала психовать старуха. – У меня чуть сердце не разорвалось, когда сказали, что из милиции! Спрашивают: Мария Дорохова здесь проживает? Говорю: да, здесь. А они: где она сейчас? Я, естественно, сказала, что в школе! А они говорят, что видели тебя – на другом конце Москвы!

– Послушай. Да, я прогуляла школу. Но это еще не преступление.

– Отвечай, – еще более повысила голос бабка. – Зачем-ты-ездила-в-Кусково?

– Хотела сходить в музей, – пожала плечами я. И потребовала: – А ты выяснила у ментов, в чем дело-то? Почему они ко мне прицепились?

– А ты не поняла? – проницательно взглянула на меня старуха.

– Сама голову ломаю! – совершенно искренне возмутилась я.

– Они упоминали про наркотики. Сегодня в Кусково планировалась то ли их продажа, то ли передача большой партии, я не вникала.

– Ну, это ко мне уж точно никакого отношения не имеет. – Я вздохнула с облегчением. – Я просто случайно оказалась не в том месте.

– Неужели?

И бабка, медленно, зловеще извлекла из кармана кольцо с бриллиантом. То самое. Потрясла драгоценностью перед моим носом:

– А какое отношение к тебе имеет это?

– Как ты смеешь рыться в моих вещах?! – взорвалась я.

– А как ты смеешь меня обманывать? Я ходила в школу. Классная руководительница показала мне записку, которую якобы написала я. Во что ты вляпалась, Мария?!

– Ни во что я не вляпалась! – Злость во мне нарастала, крепла, заполняла все мое существо. – Я просто нашла это кольцо, понимаешь, нашла! И деньги – тоже нашла! А ты… ты! Ты живешь в своем мире и даже не видишь, как мне плохо!!!

Бабка отступила на шаг. Схватилась за сердце. Прошептала:

– Опять…

Я поняла. Ухмыльнулась:

– Опять разболелась головушка? И хорошо, и замечательно. Давление можешь не мерить, я и так вижу: сто восемьдесят на сто, не меньше. А еще раз на меня квакнешь – вообще кондратий хватит. Ненавижу тебя!

Бабушка молчала. Лицо ее заливала молочно-синяя бледность.

«Умрет – и хрен с ней», – безжалостно подумала я.

Вслух, впрочем, произнесла примирительно:

– Бабуль. Не бросайся на меня – самой хуже будет. Во много раз хуже, чем раньше. А про кольцо, деньги – хочешь верь, хочешь нет. Я действительно их просто нашла. И потрачу все – до копейки! – чтоб лицо в порядок привести. Клинику я уже присмотрела. А ты, если согласия на операцию не дашь, пеняй на себя. Я тебя раньше еще щадила. Больше не буду. Умрешь в мучениях.

– Маша… – Бабка глядела на меня со страхом. – Как ты можешь?!

– У меня, бабуль, другого выхода нет, – усмехнулась я.

Ушла в свою комнату, хлопнула дверью. Первым делом почесала за ухом игрушечного зайца, подмигнула ему:

– Не того я, конечно, ждала. Но все равно – спасибо!

В течение недели мы продали кольцо и сразу, как получили деньги, поехали в клинику пластической хирургии. Я взяла направления на анализы, а старуха подписала согласие на мою операцию.

Врачи предупредили сразу: такой, как раньше, я не стану никогда. «Прежнее ваше лицо вернуть невозможно», – сказали они. Будь я постарше, помудрее – притормозила бы. Задумалась. Съездила бы на консультацию за границу – теперь это стало возможным. Или хотя бы обошла максимально возможное количество клиник в Москве.

Но мне было только четырнадцать лет. Голову кружили недавние успехи: я смогла сама оплатить операцию! Я полностью подчинила себе неуступчивую бабулю! И еще, кто бы знал, насколько я устала за минувший год от своего уродства.

И снова была больница, операционная, наркоз, палата. Снова я с трепетом ждала, когда можно будет взглянуть на себя в зеркало. Наконец вожделенный миг наступил.

– Об окончательном результате судить рано, – в один голос наставляли врачи. – Рубцы еще совсем свежие.

Но я уже была опытным пациентом. Знала, чем отличается шовчик, который заживет, от необратимых, рваных ран.

И когда увидела себя – заревела.

– Маша, ты что? – дружно засуетились эскулапы. – Это еще не итог, мы же предупреждали!

Но я рыдала – от радости. Потому что окопы, рытвины, перепаханное поле на щеке – действительно, сменились на аккуратные полоски.

– А через полгода отшлифуем и их! – кудахтали доктора.

Единственная странность – ее я заметила, когда врачи уже покинули палату, – левая сторона лица стала какой-то… непослушной, что ли. Я улыбалась – правый уголок губы, как положено, поднимался вверх, а левый – оставался недвижим. Пыталась прищуриться, и двигалось только правое веко, а левый глаз оставался мертвым.

Доктора, конечно, заверили, что это просто последствия операции и со временем контроль над лицом вернется.

Я была девочкой умненькой и, конечно, спросила:

– Может, вы мне лицевой нерв повредили?

– Ну что ты, Маша! – возмутились врачи. – У тебя бы тогда глаз не закрывался, слезы постоянно текли. А изо рта – слюни.

Нет, ничего подобного, к счастью, не было. Но улыбнуться, рассмеяться, заплакать всем лицом я по-прежнему не могла. Левая его часть оставалась неподвижной, бесстрастной. И почти нечувствительной.