Вспомнить всё

– Господин Чень! Рад снова видеть тебя, дружище. Нет, ты ничего не узнал. Не узнал и не понял. Убирайся прочь. Ты откровенно скучен. Какое мне дело до слизи? Я погряз в слизи и должен от нее избавиться. И чем скорее, тем лучше. Мне ничего не стоит сокрушить и тебя, и даже себя самого. Опора мне – островерхие камни: ими мощу я топкую слизь, а укромные глубины волей моей кипят не хуже котлов. Океан для меня – что великое множество целебной мази. Чешуйки кожи моей срастаются со всем сущим. Ты есть я. Я есть ты. Разницы никакой. Какая, к примеру, разница, парень или девица то давешнее создание со светящимся бюстом? Употребить к собственному удовольствию можно и то и другое: дело только в привычке!

Ужасающее существо разразилось утробным хохотом, ну а Чень…

Чень онемел, не в силах поверить, что чудовище действительно говорит с ним, не в силах – слишком уж это казалось ужасным – представить, что оно выбрало, выделило из толпы именно его.

– От моего внимания не укроется никто и ничто, – пояснило чудовище. – Передо мной все равны: все на свете гибнет, все умирает, а я… мое дело – наблюдать. Наблюдать. Ничего иного от меня не требуется. Прочее происходит само по себе: так уж устроено мироздание.

С этими словами оно прервало разговор, отодвинулось, однако Чень по-прежнему видел его, чувствовал его всевидящий взор. Странное существо обернулось парящей посреди зала сферой с пятьюдесятью тысячами, миллионами, миллиардами глаз – по глазу на каждого из живущих, продолжило ждать угасания очередной жизни, чтобы затем безжалостно смять, растоптать ее, павшую к его стопам.

«Ради этого оно и сотворило все живое на свете, – осенило Ченя. – Смерть из тех арабских стихов – вовсе не смерть, а Бог… точнее, Бог и есть смерть! Бог и смерть есть одна и та же высшая сила, один и тот же охотник, одна и та же тварь, пожирающая людей! Сколько раз с ним ни разминешься, он может позволить себе подождать, ведь на его стороне целая вечность!»

А Драйден? Да, Драйден тоже, тоже писал о нем! Последний час… это же о нашем мире, а ведет наш мир к гибели он. Ведет, гнет свою линию, гонит всех нас к одной цели!

«Ладно, – стиснув зубы, рассудил Чень. – По крайней мере, человеческого достоинства тебе у меня не отнять».

С достоинством опустив недопитый бокал на поднос ближайшего из лакеев, он двинулся к выходу из зала. За порогом тянулся вдаль длинный, устланный ковром коридор. Еще один из лакеев, наряженных в пурпур, распахнул перед ним двери, и Чень, выйдя наружу, оказался на темной веранде совершенно один.

Нет. Нет, не один.

Чудовищное создание последовало за ним, а может, и опередило его… да, так и есть. Вот оно. Ждет. Ждет его. На самом деле разговору еще не конец.

– Не конец? А черта с два, – сквозь зубы прорычал Чень, бросившись к перилам.

Высота – добрых шесть этажей. Внизу поблескивают воды Желтой реки. Смерть… только совсем не такая, какой изобразил ее древний арабский поэт.

Однако стоило Ченю забросить ногу на ограждение, плечо захлестнула протянутая всевидящим существом псевдоподия.

– Зачем? – хмыкнул Чень, но приостановился, задумался, перестав понимать хоть что-либо.

– Не стоит бросаться вниз из-за меня, – откликнулось существо.

Разглядеть его, оказавшееся позади, Чень не мог, однако щупальце на плече начало превращаться в человеческую ладонь.

Помолчав, существо негромко рассмеялось.

– Что тут смешного? – буркнул Чень, качнувшись в сторону бездны.

Псевдоладонь без труда удержала его от падения.

– Ты делаешь за меня мое дело, – заметило существо. – Торопишься. Неужто у тебя нет времени подождать? Дай срок, и я выберу тебя среди прочих. К чему торопить события?

– Хотя бы из отвращения к тебе, – огрызнулся Чень.

Существо вновь рассмеялось и не ответило ни слова.

– Так и будешь молчать?

Существо за спиной вновь не удостоило его ответа.

Стоило Ченю соскользнуть с перил на веранду, псевдоладонь, стискивавшая плечо, разомкнулась.

– Основание Партии – твое дело? – полюбопытствовал Чень.

– Я есть начало всему. Всему существующему. И антипартийной оппозиции, и Партии, что на деле не является Партией вовсе, и тем, чью сторону держишь ты, и тем, с кем ты борешься, тем, кого вы зовете империалистами-янки, реакционным лагерем, и так далее, и так далее, и так далее. Все это создано мной. Выращено, точно трава на лугу.

– Себе же на радость?

– Что до тебя, – будто не заметив ехидства, продолжило существо, – от тебя требуется всего лишь увидеть меня – вот как сейчас, а после поверить мне.

– В чем? – с дрожью в голосе спросил Чень. – В чем поверить?

– В меня ты веришь?

– Да, – подтвердил Чень, – ведь я тебя вижу.

– Тогда возвращайся к работе в министерстве. А Тане Ли сообщи, что видел здесь измотанного трудами, растолстевшего старика, не в меру пьющего любителя щипать девчонок за задницы.

– Господи Иисусе, – выдохнул Чень.

– Ну а в то время как ты живешь далее, не в силах остановиться, я буду мучить тебя, отнимать то одно, то другое из того, что ты имеешь и чего хочешь, и, наконец, сокрушенного, на пороге гибели, посвящу тебя в тайну.

– В какую же?