Встречь солнцу. Век XVI—XVII

Любим приподнимался и глядел на отца. Тот дышал во сне шибко, как богатырь. От сильного дыха шевелились усы, и было ясно: человек собрался в далёкую дорогу и спит что есть мочи. А вот лицо у богоматери строгое, непонятное. Любим встал, прошёл в красный угол, забрался на лавку. Теперь лицо богоматери было близко. Он мог хорошо его рассмотреть, а понять не мог. Лицо было так же строго и неизменчиво, но губы розовые, небольшие, чуть-чуть улыбались. Издалека это нельзя было увидеть, а вблизи так оно и было: губы богоматери незаметно улыбались, и Любиму стало спокойно. Он подкатился отцу под бочок и заснул.

Самые лучшие времена, самые лучшие вещи на белом свете всегда подпорчены тем, что их ожидаешь слишком долго. Но чудеса тоже случаются! Когда Любим открыл глаза, то сразу догадался: чудо произошло. Он не закричал от радости, не вскочил, он только улыбнулся во всю полноту своего заслуженного счастья и долго, не отпуская с лица улыбки, следил, как плывут по потолку тесной казёнки тонкие драконы отражённых волн. Коч, едва раскачиваясь, плыл к морю, и за окошком стоял незатихающий серебряный день.

Когда много радости, она всё приходит и приходит, пока не польётся через край. А когда она льётся через край, люди вдруг устают, мрачнеют и наступают будни.

С Семёном Дежнёвым и Федотом Поповым шли на реку Анадырь четыре коча.

Плыли, весело ездили друг к другу в гости, да и горевать было не о чем. Погода стояла хорошая, ветер дул попутный.

Однажды на берегу появился человек. Он размахивал руками, кричал, и его заметили.

— Да ведь это никак Митяй! — удивился Дежнёв. — С таким силачом нам теперь никакие чукчи не страшны.

Митяй любил Дежнёва доверчиво и преданно. Мечтал пойти с ним на край земли, а тут перед самым походом Втор Гаврилов послал его с казаками собирать ясак. Митяй обернулся быстро. Самыми короткими тропами вышел на Колыму и встретил кочи.

Митяй радовался своей удаче, и ему были рады.

Счастье корабельщиков растаяло в устье Колымы. Дорогу преградили тяжёлые льды.

Долго стояли лицом к лицу, словно две армии, льды и кочи. Стояли упорно, мрачно и недвижимо. Выжидали. И ничего не дождались. Льды не ушли, и кочи не уходили. Короткое лето кончалось, зашевелились над океаном бури, легли на мелкую воду утренники, и всем стало ясно: похода не вышло. Кочи развернулись и, хлебая парусами неверный ветер, поплелись назад.

Резвый Дежнёв ссутулился и замолчал. В иной день от него не слышали ни слова.

Любим тоже притих, сидел где-нибудь в уголке и думал. Думал он о том, что богоматерь на иконе была строгой, а не улыбчивой. Это только так, пригрезилась улыбка. Боги не умеют улыбаться, они наказывают тех, кто видит в них другое, не то, что есть на самом деле.

Перед новым походом

Семён вернулся с охоты пуст и зол. Грязными сапогами протопал через горницу, плюхнулся на лавку.

— Сапоги бы снял, — сказала Сичю.

— Чего снимать-то, — рявкнул Семён. — Всё равно грязища. Была бы у меня русская баба — блестела бы изба. Ни дьявола не можешь. Рубаху-то постирать не можешь.

— Я стираю, — сказала тихо Сичю.

— Стираю! А наши бабы бельё-то на прорубь ходят полоскать. Рук не жалеют.

— Сними сапоги! Твоя изба будет блестеть.

Не ответил.

— Сними сапоги!

— А ну вас! Дома не дадут спокойно полежать.

Вскочил. Сорвал со стены лук и колчан. Ушёл. Наверное, опять на охоту.

Трудно жил Семён после неудачного похода. Федот Попов успокаивал его. Не беда, мол. Переждём зиму, попробуем ещё раз. Но спокойствия у Семёна не было.

Вернулся он домой после ссоры с Абакан Сичю через день.

Любим молился и плакал. Сичю лежала, разметавшись на шкурах, бредила.

— Что с мамкой? — спросил Дежнёв.

— Под лёд на речке провалилась.

— Знахаря звал?

— Звал.

— Не помогает?

Любим тёр глаза кулаками.

— Не плачь.

Семён положил на голову жены мокрую тряпицу, хорошенько укрыл.

— За шаманкой пойду. Она ото всех болезней врачует.

Шаманка была старая и жадная до подарков. Дежнёв привёл её в Нижнеколымск, в свою избу. Дал вина. Шаманка выпила и принялась за дело.

Положила на бубен большой камень, подула и стала жать его. На пол посыпались маленькие камушки. Их набралось много, целая куча. Потом шаманка подошла к Сичю, приложилась губами к её лбу и долго высасывала болезнь.

— Всё, — сказала она наконец, — болезнь ушла.

Сичю и вправду полегчало. Семён поехал проводить шаманку. А пока он провожал её, Сичю умерла.

Тихо было в избе. Пусто. Семён сидел на лавке, на коленях у него Любим. Сидели они так целыми днями, не уронив ни слова, ни слезы.

Пришли Федот Попов, Митяй и ещё много людей.

Федот сказал:

— В Якутск уходит отряд с мягкой рухлядью. У тебя в Якутске много друзей с жёнами. Отошли пока Любима к ним. Вдвоём вы горюете вдвое. А летом нам, Семён, в поход с тобой. На кого мальчишку оставишь здесь? Женщин мало, а в поход взять — сам знаешь, что во льдах-то нас может ждать.

Семён согласился.

Он долго ещё соглашался со всем, что бы ему ни говорили.

Любим ушёл с казаками в Якутск.

А весна близилась. Оживала тундра, оживал и Семён Дежнёв.

VI. ВТОРОЙ ПОХОД

Кабарга на парусе