Анатолий Шалин

ВСТРЕЧА

Никогда не теряй надежды, даже если окажешься на помойке жизни!

Ясной летней ночью при свете полной луны и весь мир, и помойка были прекрасны. И старый лохматый пёс (когда-то у него были имя, фамилия и даже учёное звание, но ныне все его называли не иначе как Рваное Ухо) с упоением ковырял лапами в отбросах. Вдруг он принюхался и, заметив в кустах какое-то жалкое дрожащее существо, снисходительно тявкнул:

— Р-р-гав! Эй! Приятель, что ты там позабыл под кустом? Прыгай сюда! Сегодня костей хватит на всех!

— Не могу… — проскулило существо, при ближайшем рассмотрении оказавшееся длинноухим, коротколапым и короткошёрстным псом неизвестной Рваному Уху породы. — Хозяин всегда запрещал мне подходить к помойкам.

— Так у тебя есть хозяин? — удивился Рваное Ухо. — А что же ты тогда здесь делаешь?

— У меня больше нет хозяина, — с горечью сообщил незнакомый пёс. — Хозяина месяц назад засунули в большой полированный ящик и куда-то увезли, а меня вчера выгнали из нашего особняка. Там теперь поселились другие, а у них есть другой пёс. Я уже не нужен. Теперь никто не будет выводить меня на прогулку на тонком кожаном поводке, никто не крикнет мне: «Апорт!» или «Служи!» и не покормит мясом по утрам…

— Мясо по утрам, — облизнулся Рваное Ухо. — Звучит не плохо. А всё остальное меня не привлекает. И по-моему, тебе, старик, скулить из-за этого остального едва ли стоит. Пошевели ушами! Ты теперь свободный пёс! И никому не обязан служить. А что касается тонкого поводка или толстой цепи — меня они, например, всегда раздражали.

— Как!? Неужели же можно обходиться без них? — усомнился пёс из особняка. — Это же символы собачьей верности, добропорядочности…

— Хм?! — удивился в свою очередь Рваное Ухо и, присев на кучу старых полиэтиленовых кульков, почесал задней лапой брюхо. — Ну, если не можешь без символов, тогда тяжело тебе придётся. Цепи и поводки только у собачников, а им лучше не попадаться. В остальном у нас тут терпимо. А этой ночью просто прекрасно. Посмотри, как тут много вполне сносной еды…

— Это же помойка… — простонал пёс из особняка. — Это ужасно, что бы сказал обо мне мой хозяин, если бы мог увидеть меня здесь?

— А что разве он у тебя был таким большим противником помоек?

— Они внушали ему ужас.

— Ну, этого я не в силах понять, — признался Рваное Ухо. — Самые роскошные помойки обычно возникают вблизи особняков. Поверь моему богатому опыту. И твой хозяин, наверняка, создал не одну такую великолепную помойку. Почему же ему внушали ужас его создания?

— Этого я не знаю, но ужас хозяина теперь поселился во мне, — проскулил пёс из особняка. — Я, о, какая злая участь! я на помойке…

— Да, ты на помойке, — задумчиво согласился Рваное Ухо. — И я на помойке. И многие другие… И почему же ты не радуешься? Иногда, старик, вот в такие лунные тёплые ночи меня посещают странные мысли… Мечты… Порою мне представляется, что весь наш прекрасный мир одна большая, грандиозная помойка… Помойка жизни… У этой помойки разные оттенки. В особняках она имеет одну специфику, один запах, здесь другой, но внутренности костей всё те же. Вот даже взять твоего хозяина, куда его, по твоему, утащили?

— Неужели?! — от ужаса вся шерсть бедного пёсика из особняка стала дыбом. — Неужели?!

— И ты ещё сомневаешься, — философски тявкнул Рваное Ухо. — Конечно, на какую-нибудь помойку… На помойку жизни. Так что не переживай, у нас подбирается отличная компания, и никогда не теряй надежды на вкусное настоящее.